Всю Великую войну, потрясшую Европу, штабс-капитан Михаил Евграфов провел в Шестом горно-саперном полку, сражавшемся с бошами на территории союзной Теодории. Особо он отличился в битве на Вранецких высотах и при обороне Реции. Что там происходило и как, Евграфов даже супруге своей не рассказывал. Однако именно в Теодории он дал обет послужить Господу и Церкви Христовой.
Вернувшись в Белую империю, штабс-капитан подал в отставку и поступил в Рязанскую духовную семинарию. Учиться ему было тяжело, по сравнению с другими бурсаками, сказывались и возраст, и семейное положение, и жесткий военный опыт. Все-таки семинарию он окончил по первому разряду, сказались глубокая вера и воинский характер, и получил право на поступление в духовную академию. Но бывший офицер и дворянин решил стать простым сельским батюшкой. По распоряжению учебной комиссии епархии его и направили в Мещерский край, где в селе Лесной Дол уже четыре года не было пастыря.
Когда Евграфов прибыл на место службы в Лесной Дол, его оторопь взяла. Церковь во имя святителя Гервасия Пергамского находилась в плачевном состоянии, а поповский дом напоминал нечто среднее между полуземлянкой и временным флигелем. О том, чтобы перевезти матушку Ирину с детьми, и речи не могло быть. Почти четверть сельских детей оказалась некрещеной. Однако священник унывать не привык. Через каких-нибудь пять месяцев храм удалось починить, а дом Михаил переделал собственноручно, благо лесу вокруг много было и объездчики Лесной Дол не жаловали (много лет их здесь никто не виды вал). Через год отец Михаил крестил всех некрещеных в селе, да и еще двух язычников из соседней деревеньки Перуновы Холмы.
После приезда матушки с ребятишками наш батюшка буквально расцвел, службы правил каждый день, колокольный звон был слышен за семь верст по всей округе. Но все хорошее очень быстро заканчивается.
В 1925 году императрица Екатерина IV ввела новый денежный сбор с храмов. В народе посчитали, что это она сделала в отместку патриарху Донату за то, что он отказался освятить здание Императорского балетного театра, назвав, помимо всего прочего, его позорищем и местом блудилища.
Денежный сбор в 50 рублей серебром отец Михаил потянуть никак не мог. Приход был небогатый, да и за требы священник брал плату по принципу «кто сколько даст», чаще всего и не ассигнациями или звонкой монетой, а рыбой, мукой, яйцами, молоком, грибами и иными продуктами питания.
Но от указа императрицы никуда не денешься. Тогда из леснодольских мужиков Евграфов сколотил строительную артель, назначил казначеем Ринатку из народа ак-куюков (все знают, что муслимы водки не пьют), испросил благословения у владыки Венедима, надел мирскую одежонку, сам сунул топор за пояс и отправился на заработки в Нюландскую губернию, почитай на самый западный конец Руссии.
Артель Евграфова оказалась нарасхват не только под Колыванью, но и в Латгальском крае. Местные помещики, разбогатев на перепродаже зерна во Фландрию и Британию, стремились обустроить свои усадьбы. А «косопузые» рязанцы отца Михаила строили быстро, дешево и толково. Деньгу артельщики делили честно, пропивать их Ринатка и Евграфов им не давали. Одним словом, артель забогатела. И тут произошел случай, коей стороне нашей всей известен.
Два брата-помещика Евсевий и Артемий Квашнины поспорили, у кого дом лучше получится, а для работ наняли одну артель – «поповскую». Евграфов решил, что это их последний заработок в Латгалии будет, пора и домой отправляться.
Артельщики отстроили здания быстро. И Михаил пошел плату получать. А братья Квашнины сговорились, чтобы вовсе не платить. Старший Артемий попа и на двор не пустил, с крыльца орал как оглашенный, обещая волкодавов натравить… Впрочем, глава артели не особенно то и рвался подойти к хозяину, сказав лишь: «Зря ты со мной так!» Отряс пыль с ног и ушел.
Второй брат, Евсевий, или трусливее оказался, или хитрее, отдал часть заработанного со словами: «Вам до Рязани доехать и мелкого серебришка хватит». Опять отец Михаил отряс пыль и повторил: «Зря ты со мной так!»
На следующую ночь Артемий Квашнин проснулся от того, что почувствовал присутствие в спальне постороннего. И перед жадным помещиком в свете одинокой свечи предстал Евграфов, поигрывающий тяжелой дубинкой, испещренной какими-то надписями на церковнославянском языке.
– А что, чадо, крещен ты по православному обычаю? Или нет? – задал вопрос отец Михаил.
– Да, крещен, крещен, – у Евсевия аж зубы при ответе от страха застучали.
– А я думаю, тебя, барин, не по уставу, не по правилам святых апостол крестили…
И примешь в ночь сию ты крещение истинное, душу спасающее, во благо жизни и во избежание смерти вечной!
С этими словами отец Михаил стал помахивать дубинкой, отнюдь не намереваясь даже и стукнуть помещика.
Бедолага же в диком испуге выть принялся, слуг на помощь звать, но в новом, почти пустом доме, никто и не откликался.
Минут пятнадцать батюшка пугал клиента.
Наконец Артемий взмолился:
– Да, забирай хоть все мои деньги, только не убивай!
– На счет «не убий» в Церкви строго! А плату положенную отдай.
Достал из шкатулки измученный барин ассигнации и подал попу.
– Возьми! Все возьми! Только не бей!
– Нет, здесь лишнее! Лишку Бог брать не велит!
Отсчитал батюшка заработанную сумму, запихнул бумажки за пазуху. Зашвырнул дубинку под кровать. И был таков.
Наутро к младшему Квашнину приехал старший брат.
Давай Артемий Евсевию жаловаться:
– Чуть не убил сатанинский поп! Все бока своей писаной дубинкой обломал.
– Ты, брат, в полицию заявил?
– Заявил. Да, ничего не вышло.
– Почему же?
– А у попишки сего в друзьях сам генерал-губернатор Латгалии Максим Романович Изметьев ходит. Они не то воевали под Турьей вместе, не то в госпитале после ранений в одной палате отлеживались. Поп тот – бывший горный сапер. Вот и сладь с сим змеищем.
Вздохнув, старший добавил:
– Правильно о нас бритты пишут. Сильна неправда в земле Русской. Кто с начальством дружен, того и полиция в упор не видит.
– Истину изрек, братик, истину!
Евсевий тут призадумался:
– Тема, не помысли чего дурного, но меня прямо-таки любопытство разбирает, что же на той анчихристовой дубинке злонамеренный артельщик написал. Ежели там какая хула на императорский дом есть, тогда мы его к суду точно приведем. И губернатор будет нам не указ!
– Ах, братик, братик! Тебе бы все смешки над болезным корчить, – простонал младший, но дубинку велел лакею принести.
Рассмотрели братья-помещики сие орудие устрашения с пристрастием. А на одной его стороне вырезана надпись: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мф. 22:39)». На противоположной же – вязью отмечено: «Не обижай ближнего твоего и не грабительствуй. Плата наемнику не должна оставаться у тебя до утра (Лев. 19:13)».
***
Известно, что по возвращении в епархию отец Михаил во всем повинился епископу Рязанскому и Мещерскому Венедиму. Владыка грехи отпустил, а потом, рассмеявшись, предупредил: «Ты, честной отче, больше саперную проповедь не практикуй, чай не в полку, а в храме служишь». Налог батюшка заплатил сполна, да еще и иконостас поновил. Тем все и закончилось.