У станового пристава дел всегда много и хлопот невпроворот. Вот и пришлось Мамонту Гавриловичу Усову в воскресенье вместо храма отправиться в село Новые Броды, ибо десятский сообщил о порче верстовых столбов на шляхе местным купчиной.
До Новых Бродов из уезда становой Усов добрался одноконь, благо расстояние было невелико. И раскрутился с делом где-то за два часа. Оказалось, что еще ранней весной в гололедицу купец Мякотный случайно снес три столба своими санями, а так как был трезв, то посчитал себя невиновным. Представитель полиции – десятский Махров – становому сразу не доложил, прося купца решить все полюбовно и отремонтировать столбы. Но потом, видя категорическое нежелание последнего, отписал наконец-то в уезд.
Мамонт Гаврилович легко приструнил купца, и тот, побожившись, дал слово исправить свою пакость в течение десяти дней. Не спустил становой пристав и подчиненному, заставив десятского назубок выучить слова инструкции о том, что задачей сельской полиции является «охранение общественного спокойствия, благочиния, усмирение всякого действия, противного верноподданническому долгу и послушанию, донесение о том начальству; предупреждение и прекращение всяких непозволительных и соблазнительных сборищ».
С тем Усов и отбыл из Новых Бродов, придумав на обратном пути посетить давнего приятеля – старосту Даниловки Ивана Лаврентьевича Савельева, с которым он знался более десятка лет с той поры, когда еще сам был обычным урядником.
Дорога на Даниловку шла вдоль общинного луга. Мамонт Гаврилович обнаружил, что возле нее какая-то девчонка пасет гусей. Гуси вышагивали важно, словно министр по приезду в губернский город, совершенно не обращая внимания на прутик, которым девица лет этак шести пыталась отогнать заносчивую птицу от шляха.
− Эй, егоза, − обратился Усов к девчушке, – не подскажешь, староста из церкви домой вернулся или еще нет?
− Будь здрав, дяденька становой! – тоненько, однако громко пропищала та в ответ. – Иван Лаврентьевич к брату Петру пошел. Тама племяш евойный Гриня из армии вернулся. Гулять будут. Сегодня благодарственную молебну батюшка Фаддей отслужил, что Господь спас воина Григория в войне с туркою.
− Что ты буровишь, девонька? Слава Богу, наш Государь ни с кем не воюет, − Усов истово перекрестился.
− Так это народ баит, мол, в искпедыции, наши с турками в Туркестане…
− Ой, да с тобой каши точно не сваришь! – в сердцах ругнулся Мамонт Гаврилович и повернул коня к левой околице села, где и находился домишко Петра Савельева.
Во дворе уже вовсю кипел крестьянский пир горой. Усову показалось, что здесь собралось почти все село.
Первым станового пристава увидел Петр Лаврентьевич. Он толкнул в бок старосту. И они, встав быстро, но степенно из-за стола, пошли встречать дорогого гостя. Иван Савельев сразу же дал указания подбежавшим мальчишкам, чтобы увели и обиходили полицейского коня.
Мамонта Усова посадили рядом со старшими и виновником торжества – Григорием. Гульба шла своим чередом. Но пристав отметил, что мужики пьют весьма умеренно. И то понятно, завтра ведь в поле работать. Еда была постная. Старший Савельев даже пошутил, обращаясь к Мамонту Гавриловичу: «Капустка – дешевая закуска».
Становой обратил внимание, что заневестившиеся девки как-то осторожно, но хищно поглядывают на неженатого Гриню. Тот, впрочем, этого не замечал совершенно и постоянно беседовал с отцом и дядей.
Мамонт Гаврилович сразу отметил, что у Григория на правой руке отсутствуют два пальца: большой и указательный.
– Плохо дело, – подумал пристав. – Трудно работать парню будет.
К вечеру народ начал расходиться. Станового от отъезда домой отговорил Иван Лаврентьевич, пообещав предоставить ночлег у себя в хате.
Наконец за столом остались только становой пристав, Григорий да братья Савельевы. И Мамонт Гаврилович задал вопрос Грише:
− Где же это ты, братец, пальцы потерял? И тебя ведь под чистую списали.
Бывший солдат неожиданно усмехнулся по-доброму, да и сказал:
− Начальству все подробно докладывать положено, тем более, может быть, будущему тестю…
− Ты чего это, шельмец, вытворяешь?! – взъерепенился Мамонт Гаврилович.
− Простите, господин становой пристав. Пошутил я.
− Ты шутить шути, да меру знай. Вон, лучше подумай, как без пальцев жить станешь.
− А хорошо, Мамонт Гаврилович.
− Это как?
− А сейчас я вам обо всем расскажу. Заодно и про потерю пальцев тоже.
− Давай, братец.
− Служил я в Туркестане. Места там дикие. Народ смурной, хотя и добрый. С водой не очень. Правда, кормили хорошо. И обучали по первому разряду. Дослужился я до младшего унтера. И вот прибыл к нам Его благородие штабс-капитан Сергей Петрович Ванновский искать охотников для разведывательного рейда на Памир. Я и вызвался. Все лучше так, чем в казармах сидеть.
Выступили мы с казачками. Штабс-капитан имел приказ пройти вдоль реки Бартанг и нанести на карту всю местность в Рушане. Там часть земель должна была отойти к Государю нашему, а часть остаться за авганским1 эмиром. Оружие нам выдали новое, мол, спытайте, ребятки. По артикулу – «трехлинейная винтовка образца 1891 года», да мы ее перекрестили в «мосинку», по прозванию изобретателя.
Сперва шли нормально, а потом авганцы нас тревожить начали. Мы им стали мешать обирать кишлаки, которые к России отходят. Таджиков и узбеков авганцы и за людей не считают, грабят напропалую, скот угоняют. А как в горах без скота выжить? И горы, я вам доложу, там громадные, облака пронзают насквозь. А кишлаки лепятся, как ласточкины гнезда.
− Надо же! – изумился Усов.
− Вот и добрались мы до кишлака Имц. Авганцы бежали, бросив наворованный скот в ущелье. Ванновский помог местным вернуть скот назад. И тут авганцы напали на нас. Хотя штабс-капитан имел указание не вступать с ними в бой, деваться то было некуда. Палят в нас эти нехристи из своих карамультуков. Вот мы им и ответили. Из «мосинок». Добро ответили. Пречудная винтовка. Авганцы приумолкли. Мы подумали, что все закончилось. Как вдруг с горного карниза прилетает бонба с горящим фитилем. Схватил я ее окаянную, да и хотел отбросить. А бонба возьми и рванив руке. Далее почти ничего и не помню. Очнулся уже в армейском лазарете. Рука – в крошево. Антонов огонь начинается. Голова кругом. Боль хуже пытки. Телеса то в жар, то в холод бросает. И в голове промелькнуло – все, отыгрался ты, младший унтер, скоро отойдешь на встречу с Господом Богом нашим.
В лазарете-то фельдшеры помочь ничем не могут, только мажут и мажут руку по плечо йодом. И батюшки нет, отбыл в Ташкент по делам церковным. Вот и получается, что помру без исповеди и причастия. Но не случилось. Помиловал Христос.
Прибыл к нам в лазарет врач, целый надворный советник, аж из Питербурха. Зачем и не знаю. Но фельдшер его сразу ко мне привел. Он у меня начал спрошать: «Кто таков? Какого рода-племени?» Я и назвался, что Савельев Григорий из села Даниловка Ливневского уезда Волоцкой губернии, младший унтер-офицер…
Как тут дохтур встрепенулся. И спросил: «Кем тебе приходится Иван Лаврентьевич Савельев?» Я и ответил: «Дядька мой родной». Тогда надворный советник и говорит: «Есть у меня долг перед твоим дядькой. Так что будем тебя спасать, Григорий, сын Петров. Только извини, два пальца я тебе отрежу, никак нельзя по-другому, да от них лишь одни ошметья и остались».
И отрезал. Потом неделю порошками какими-то отпаивал. Пошел я на поправку. А надворный советник, даже не попрощавшись, срочно уехал, по слухам, какому-то генералу операцию в Ташкенте делать. Я же хотел ему в ножки поклониться, ведь спас меня, грешника, по воле Божией.
Через три денька нашел меня штабс-капитан Ванновский и передал два пакета, один – от надворного советника, а другой – от себя и казачков. Посмотрел хитро и ушел, ничего не промолвив. Открываю первый пакет. А там… Матерь Божия, два кредитных билета по 25 рубликов каждый. И записка: «Передавай, братец, поклон своему дяде Ивану Лаврентьевичу Савельеву от надворного советника Дмитрия Ильича Сальского. Пусть вспомнит студента, которого некогда спас от позора». Во втором же пакете были еще три 25-рублевки. И тоже с запиской: «От братов по оружию».
Так что, Мамонт Гаврилович, нет мне горя-печали. В поле мне, положим, работать будет и затруднительно, да и корзины плести не смогу. Но денежки я сохранил. Пасеку заведу. Так что жених я не бедный.
Усов ошарашенно посмотрел на Григория. Старая история, произошедшая более десяти лет назад, вспомнилась вновь. Иван Савельев отдал тогда зимой сыновы сапоги босому студенту. И вишь, как все обернулось.
Господь знает, что делает!
_____________________________________________________________________________________________
1 В тексте использован более ранний вариант написания слова.
Материалы к истории разграничения на Памире в Архиве востоковедов СпбФ ИВ РАН (фонд А. Е. Снесарева): «Отчет Генерального Штаба капитана Ванновского по рекогносцировке в Рушане» 1893 г. //Письменные памятники Востока, № 2 (3), 2005.
