1611 год. Март. Перелом Смуты
Московское восстание 1611 года – перелом всей Смуты. В нем именно утвердилась московская нация. Восстание поднялось уже не за царевича Владислава против Сигизмундовой измены, а против самого чужеземного ига, против всей этой блестящей и рваной, вонючей, пьяной, бряцающей оружием и хвастовством толпы чванных завоевателей, презирающих московитов, даже не почитающих их за людей, а за бородатый скот, с которым позволено все…
И. С. Лукаш. Князь Пожарский
Смутное время в России (1601–1613) началось с «Великого голода», который охватил основные районы страны. Попытки датировать начало Смуты 1598 годом не выдерживают критики. До начала XVII века видны только предвестники надвигающейся государственной катастрофы, власть еще держалась, а всеобщей войны всех против всех пока не было.
Изначально Смута не была чисто русским делом. Ее развитию серьезно поспособствовала Речь Посполитая – государство со своеобразной шляхетской демократией (где за народ почиталось только высшее сословие и отчасти купечество).
Речь Посполитая в начале XVII столетия претендовала на господство в Восточной Европе. Территориально она раскинулась очень широко, поглотив земли Южной Руси, подавляющей части современной Прибалтики, а основой ее стали Польша и Литва. По населению Россию Речь Посполитая превосходила примерно в 2 раза, причем это население располагалось компактно, а не было разбросано, как у нас, от Москвы и до Сибири.
Польско-литовской шляхте весьма нравились ресурсы нашего Отечества. К тому же имелись и идеологические основания для экспансии – правоверные католики не прочь были подчинить римскому престолу «схизматиков».
В условиях, когда на Руси расцветал раздрай, власть переходила из рук в руки, а самозванцы выпекались как пирожки в горячей печке Смуты, шансы на подчинение Московского царства Речью Посполитой росли подобно грибам после хорошего дождя.
Польский король Сигизмунд III в 1610 году справедливо думал, что Россия находится у его ног – польско-литовские силы и немецкие наемники взяли под контроль Москву, при пособничестве группы бояр и дворян, решивших получить шляхетские вольности, наплевав на веру предков и саму Родину.
Но в это же время в русские головы начало приходить отрезвление. Тот же Прокопий Ляпунов – активнейший участник переворотов и дележа власти, поняв, что держава просто гибнет, стал организатором Первого народного ополчения в Рязанской земле.
1611 году суждено было стать переломным для Смуты. В этом году Россия наконец повернулась лицом к самой себе. Огромную роль сыграло Православие, как объединяющая сила и деятельность святого патриарха Гермогена. Сказались так же бесчинства поляков в Москве и выявилась разница между воззрениями шляхты и русского общества. Это хорошо отметил и участник событий – польско-литовский шляхтич Самуил Маскевич: «В беседах с москвитянами наши, выхваляя свою вольность, советовали им соединиться с польским народом и также приобрести свободу; но русские отвечали: «Вам дорога ваша воля, нам – неволя. У вас не воля, а своеволие: сильный грабит слабого, может отнять у него имение и самую жизнь. Искать же правосудия по вашим законам долго: дело затянется на несколько лет. А с иного и ничего не возьмешь. У нас, напротив того, самый знатный боярин не властен обидеть последнего простолюдина: по первой жалобе царь творит суд и расправу…» (Самуил Маскевич. Дневник). Ему так же принадлежат весьма любопытные строки: «Москвитяне наблюдают великую трезвость, которой требуют строго от вельмож и от народа…
Пьяного тотчас отводят в бражную тюрьму, нарочно для них устроенную… и только чрез несколько недель освобождают из нее, по чьему-либо ходатайству. Замеченного в пьянстве вторично, снова сажают в тюрьму надолго, потом водят по улицам, и нещадно секут кнутом, наконец освобождают. За третью же вину, опять в тюрьму, потом под кнут; из-под кнута в тюрьму, из тюрьмы под кнут, и таким образом парят виновного раз до десяти, чтобы наконец пьянство ему омерзело…» (Самуил Маскевич. Дневник). Кстати, здесь имеется один любопытный документ – текст от середины XVI века, написанный шляхтичем Михалоном Литвином (с рекомендациями как лучше подчинить Московию). Михалон Литвин как бы предваряет замечания Самуила Маскевича: «Крестьяне, забросив сельские работы, сходятся в кабаках. Там они кутят дни и ночи, заставляя ученых медведей увеселять своих товарищей по попойке плясками под звуки волынки. Вот почему случается, что, когда, прокутив имущество, люди начинают голодать, то вступают на путь грабежа и разбоя, так что в любой литовской земле за один месяц за это преступление платят головой больше [людей], чем за сто или двести лет во всех землях татар и москвитян (Moscovum), где пьянство запрещено. Воистину, у татар тот, кто лишь попробует вина, получает восемьдесят ударов палками и платит штраф таким же количеством монет. В Московии (Moscovia) же нигде нет кабаков. Посему если у какого-либо главы семьи найдут лишь каплю вина, то весь его дом разоряют, имущество изымают, семью и его соседей по деревне избивают, а его самого обрекают на пожизненное заключение. С соседями обходятся так сурово, поскольку [считается, что] они заражены этим общением и [являются] сообщниками страшного преступления.
У нас же не столько власти (magistratus), сколько сама неумеренность или потасовка, возникшая во время пьянки, губят пьяниц. День [для них] начинается с питья огненной воды. «Вина, вина!» – кричат они еще в постели. Пьется потом эта вот отрава мужчинами, женщинами, юношами на улицах, площадях, по дорогам; а отравившись, они ничего после не могут делать, кроме как спать; а кто только пристрастился к этому злу, в том непрестанно растет желание пить. Ни иудеи (judaei), ни сарацины не допускают, чтобы кто-то из народа их погиб от бедности – такая любовь процветает среди них; ни один сарацин не смеет съесть ни кусочка пищи, прежде чем она не будет измельчена и смешана, чтобы каждому из присутствующих досталось равное ее количество. А так как москвитяне (Mosci) воздерживаются от пьянства, то города их славятся разными искусными мастерами; они, посылая нам деревянные ковши и посохи, помогающие при ходьбе немощным, старым, пьяным, [а также] чепраки, мечи, фалеры и разное вооружение, отбирают у нас золото» (Михалон Литвин. О нравах татар, литовцев и москвитян).
Так что разговоры XXI века о вечно пьяной Руси, как-то на фоне слов очевидцев, далеко не благожелательно настроенных к русским, совсем не кажутся искренними…
Однако, продолжим. Признаки недовольства гулящей оккупационной массой в Москве нарастали постепенно. Польско-литовско-немецкие наемники вели себя в столице в соответствии со своими привычками. Впрочем, начальник гарнизона Гонсевский пытался сдерживать и своих вояк, и москвичей. Пьяный наемник, расстрелявший святую икону на Никольских воротах, был подвергнут жестокой казни. Но напряжение снято не было. «Семибоярщина», состоящая из ренегатов, влиянием ни среди простого люда, ни среди дворян не пользовалась.
13 февраля (все даты даются по старому стилю – прим. А. Г.) возник конфликт между русским купцом и поляком на рынке по поводу цены за корм для коня. Шляхтич попытался зарубить русского саблей. На помощь продавцу кинулись сотоварищи. В переделку вмешались наемники. 15 русских человек погибло. Но Гонсевскому уговорами удалось предотвратить новую вспышку народного гнева.
Впрочем, оккупанты знали о росте недовольства достаточно давно и о том, что в Москву просачиваются посланцы от Первого ополчения. Пастор Мартин Бер, тесно сотрудничавший еще с Лжедмитрием I, сообщает в своей «Летописи Московской»: «Более всего Москвитяне злились на своих вельмож и…, и требовали выдачи этих изменников, вероломно предавших царство королевичу Владиславу. Около 3000 мятежников устремились в Кремль и уже ворвались в него; но едва начальник Немецкой дружины Борковский ударил тревогу, и Немцы бросились к ружью, Москвитяне поспешили удалиться…
Но Поляки ежеминутно ожидали новой тревоги. Видя везде волнение народа, полководцы их отменили торжественный выход в Вербное воскресенье… они опасались при сем случае неминуемого бунта…»
Приказ о торжественном выходе патриарха пришлось отменить. Историк из XX века Руслан Скрынников писал: «17 марта наступил день Пасхи. Под праздничный перезвон сотен больших и малых колоколов Гермоген выехал из ворот Кремля во главе праздничной процессии. Обычно сам царь шел пешком и вел под уздцы осла, на котором гордо восседал владыка. Вместо государя осла под Гермогеном вел дворянин, которому бояре поручили исполнять обязанности отсутствовавшего Владислава.» (Скрынников Р. Г. Смутное время: Крушение царства. – М., 2007. – С. 389-390.). Удивительный фрагмент из книги доктора исторических наук! Советско-российский ученый, специализировавшийся на истории России XVI–XVII вв. не знает, что Пасха Христова в 1611 г. была 24 марта, а «шествие на осляти» всегда происходило в празднование Входа Господня в Иерусалим (Вербное воскресенье).
Волнения 17 марта не переросли в крупные столкновения. Но под предлогом обеспечения безопасности польско-литовские наемники и шляхтичи стали изымать оружие и даже «длинные дрова» у москвичей.
Все началось на Страстной неделе во вторник 19 марта. «И в тот день москвитяне в Китай-городе, где находились склады всевозможных товаров и лавки первейших купцов, беспечно покупали и продавали.
На рынке всегда были извозчики, которые летом на возах, а в то время на санках, развозили за деньги любой товар, кому куда надо. Миколаю Коссаковскому было поручено втащить пушки на ворота у Львицы, и он заставил извозчиков помогать. Это и послужило началом бунта. Поднялся шум, на который из Крым-города выскочила немецкая гвардия (восьмитысячный отряд перешел на службу к королю после Клушинской битвы) под предводительством Борковского.
Тут же схватились за оружие и наши люди, вследствие чего только в Китай-городе в тот день погибло шесть или семь тысяч москвитян. В лавках, называемых клетями и устроенных наподобие краковских суконных рядов, тела убитых были навалены друг на друга. Люди бежали к воротам, показывая знаками, что они ни в чем не виноваты. Я не разрешил их трогать и пропустил через свои ворота до полутора тысяч человек.
Страшный беспорядок начался вслед за тем в Белых стенах, где стояли некоторые наши хоругви. Москвитяне сражались с ними так яростно, что те, опешив, вынуждены были отступить в Китай-город и Крым-город.
Волнение охватило все многолюдные места, всюду по тревоге звонили в колокола, а мы заперлись в двух крепостях: Крым-городе и Китай-городе…» (Н. Мархоцкий. История Московской войны).
Поляки потеряли контроль над столицей не смотря на все зверства. Тогда были выделены специальные группы, которые подожгли город. Мартин Бер: «Когда прекратилась пальба, Немцы и Поляки, оставшиеся в крепости, начали горевать об участи своих товарищей, и думая, что все они погибли, заливались слезами; отчаяние ими овладело; в то самое время возвращаются мушкетеры, имея, подобно мясникам, окровавленные мечи и рубахи…
Для нас этот пожар был весьма выгоден: Москвитяне, не успевая и сражаться, и гасить огонь, вышли из своих жилищ и обратились в бегство, вместе с женами и детьми…
Весь Китай-город обратился в пепел; многие сотни людей погибли от меча и пламени; улицы были завалены мертвыми телами так, что невозможно было пройти. Победители нашли в купеческих лавках несметную добычу, в вещах золотых, шелковых и в пряных кореньях…
Двухдневный пожар превратил в пепел обширную столицу Русского царства…»
Московское восстание было подавлено методами «демократизации» столь сходными с современными, которые практикует НАТО и «цивилизованная» Европа до сих пор. И невдомек шляхтичам-«демократизаторам» было, что среди русских людей, сражавшихся с ними на улицах русской столицы, воевал и рубил врагов, и получил тяжелую рану князь Дмитрий Пожарский – будущий руководитель Второго ополчения. До изгнания польско-литовских оккупантов оставалось чуть более года. Московское восстание уже сломало шею Смуте, даже проиграв.
