Дивны Твои тайны, Богородица…

О Руси как о подножии Престола Пресвятой Девы

В конце августа одновременно сходятся несколько дат в светском и православном календаре. Важнейшим днем для православных христиан является день 28 августа – Успение Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии. Этот праздник подчеркивает особую радость. Он подтверждает смысл пасхального торжества – смерти нет. Перед уходом Богородицы в лучший мир к ней является Сын Божий, Тот, кто Смертию смерть попрал. И возносит Свою Мать с Собою.
Богородица напрямую соединяет род человеческий с Богочеловеком. Без истления Бога Слова рождшая фактически не умирает как обычный человек, не проходит воздушные мытарства, а предстает сразу перед Живоначальной Троицей во всей Своей славе.


Когда после погребения Божией Матери прибыл отсутствовавший и опоздавший к прощанию с Приснодевой апостол Фома и попросил разрешения проститься с Нею, то гробницу вскрыли – и тела Девы Марии не нашли, лишь Ее плащаница находилась на месте.
Успение Пресвятой Девы – праздник надежды и веры. Он не несет печали, но только умиление и тихий свет. «В рождестве девство сохранила еси, во успении мира не оставила еси, Богородице, преставилася еси к животу, Мати сущи Живота, и молитвами Твоими избавляеши от смерти души наша» (Тропарь Успения Пресвятой Богородицы).

В России множество храмов посвящено памяти Успения Богородицы. И это неслучайно. Православное христианство считает саму Россию подножием Престола Пресвятой Богородицы. И Православие выковало характер русского народа. Иностранцам, желающим понять «тайну русской души», надо бы сперва разобраться в православном вероисповедании, а потом уже и приступать к изучению русских как народа.
На Руси каждый православный праздник имеет свое неповторимое лицо. Здесь видится разительный контраст с современным миром, где множество празднований, карнавалов и шествий похожи до мельчайших деталей, приземлены до неприличия и направлены лишь к телесному благу, а чаще всего и телесному низу. Сравните карнавал в Венеции и, скажем, карнавал в Мюнхене. Не найдете резких отличий. Те же маски, тот же смех, то же движение и та же полная бессмысленница. Праздник ради праздника. И когда смотришь на вроде бы веселые лица людей, то отчего-то видишь и скрытую тоску, которую пытается заглушить шум барабанов, набор красок и танцев. Надменная веселость оборачивается сплошной неизбывной грустью. «Но вот, веселье и радость! Убивают волов, и режут овец; едят мясо, и пьют вино: «будем есть и пить, ибо завтра умрем!» (Ис. 22, 13).
Запад погрузился в тоску и пошлость. В обществе пользуются спросом «сладкая жизнь» и развлечения. Больше всех зарабатывают спортсмены, шоумены, рестораторы, изготовители фаст-фуда, безгласые певцы и актеры. Священники, воины и учителя никогда не достигнут их уровня быта. Мир хочет разогнать тоску-печаль любым способом. Но получается плохо. Песни повторяют друг друга, а киношная любовь и «обжираловка» низводят человека до скота.
Россия же пока сопротивляется. Слабо, но сопротивляется. Наш народ далеко не безгрешен. Но он что-то, да и помнит. И даже в своем окаянстве все же иногда оборачивается взглянуть на иконы. Недаром Федор Михайлович Достоевский написал: «Чтоб судить о нравственной силе народа и о том, к чему он способен в будущем, надо брать в соображение не ту степень безобразия, до которого он временно и даже хотя бы и в большинстве своем может унизиться, а надо брать в соображение лишь ту высоту духа, на которую он может подняться, когда придет тому срок. Ибо безобразие есть несчастье временное, всегда почти зависящее от обстоятельств, предшествовавших и преходящих, от рабства, от векового гнета, от загрубелости, а дар великодушия есть дар вечный, стихийный дар, родившийся вместе с народом и тем более чтимый, если и в продолжение веков рабства, тяготы и нищеты он все-таки уцелеет неповрежденный в сердце этого народа».

«Как встарь повелось на великой Руси…»

28 августа 1978 года в Москве умер известный советский писатель и поэт, фронтовик Константин (Кирилл) Михайлович Симонов. Он родился в 1915 году и получил уже чисто советское образование и атеистическое воспитание. Однако у него есть пронзительное стихотворение, звучащее как отклик мятущейся души:

«Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: – Господь вас спаси! –
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в Бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина –
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил».

В этом стихотворении Константин Симонов обращается к другому поэту-фронтовику, автору песни «Бьется в тесной печурке огонь…» («В землянке») Алексею Суркову.
Сурков – коммунист и атеист, но и у него находятся почти библейские строки:

«Будет нами прожит и выжит
Этот третий, жестокий год,
Нашу нежность злоба не выжжет,
Если в сердце любовь живет».

В Великую Отечественную войну сошел на нет угар «безбожных пятилеток». К концу 1941 года на фронт прибыли люди, выросшие еще в православной России, которые совершенно не боялись молиться перед атакой на глазах изумленных юношей-политруков. Для них Бог и Успение не были словами из сферы «мракобесия». Они впитали христианство всеми порами своих душ. Пусть они и матерились как сапожники, пусть и забывали имена своих святых, но от Господа нашего Иисуса Христа не отказывались. Победу в войне, страшной, тяжелой войне одержали именно они – люди надежды, выросшие в досоветской России. И тот же Симонов, как честный автор, скрупулезно зафиксировал этот факт в трилогии «Живые и мертвые».

Сказал безумец в сердце своем: «нет Бога» (Пс. 13:1)

Мир отчаяния, в котором нет места успению, а только тлен и распад для современного общества, «открыл» Фридрих Ницше – немецкий философ, скончавшийся 25 августа 1900 года.
Ницше очень любят молодые люди, полагая, что слова о «сверхчеловеке» относятся к ним. Но Ницше поклонился человеку, могущему перерасти свое человеческое естество и превратиться в «супермена» без морали и нравственности из-за ужаса потери Бога. В «Веселой науке» философ пишет: «Тогда безумец вбежал в толпу и пронзил их своим взглядом. «Где Бог? – воскликнул он. – Я хочу сказать вам это! Мы его убили – вы и я! Мы все его убийцы! Но как мы сделали это?  …Куда движемся мы? …Не падаем ли мы непрерывно? Назад, в сторону, вперед, во всех направлениях? Есть ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы словно в бесконечном Ничто? Не дышит ли на нас пустое пространство? Не стало ли холоднее? Не наступает ли все сильнее и больше ночь? Не приходится ли средь бела дня зажигать фонарь? Разве мы не слышим еще шума могильщиков, погребающих Бога? Разве не доносится до нас запах божественного тления? – и Боги истлевают! Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами – кто смоет с нас эту кровь? Какой водой можем мы очиститься? Какие искупительные празднества, какие священные игры нужно будет придумать? Разве величие этого дела не слишком велико для нас? Не должны ли мы сами обратиться в богов, чтобы оказаться достойными его? Никогда не было совершено дела более великого, и кто родится после нас, будет, благодаря этому деянию, принадлежать к истории высшей, чем вся прежняя история!» – Здесь замолчал безумный человек и снова стал глядеть на своих слушателей; молчали и они, удивленно глядя на него. Наконец он бросил свой фонарь на землю, так что тот разбился вдребезги и погас».
Ницше книгу свою назвал «Веселая наука» и возопил о смерти Бога. От тоски. Глупой и безнадежной. Упоение техническим прогрессом и достижениями науки не спасло человечество от одиночества. Это и подметил Фридрих Ницше. Но плохо человеку быть одному. Да и убийство то мнимое, Христос Воскресе, а Ницше этого не заметил. Боги, демоны и божки действительно истлевают, а вот Творец не подвержен тлению, ибо Он – хозяин всего и вся.
Ницше утверждал, что учился у Достоевского: «Для задачи, лежащей перед нами, имеет большое значение свидетельство Достоевского – этого единственного психолога, кстати говоря, от которого я многому научился; он принадлежит к прекраснейшим случайностям моей жизни, к лучшим, чем, например, открытие Стендаля.
Этот глубокий человек, который имел полное право невысоко ставить поверхностных немцев, ощутил нечто совсем неожиданное для себя по отношению к сибирским каторжникам, среди которых он долго жил, к этим тяжелым преступникам, для которых не было возврата к обществу; он почувствовал, что они как бы выточены из лучшего, прочнейшего, драгоценнейшего дерева, которое только росло на русской почве». И он не понял Достоевского, о чем свидетельствует данная фраза. И здесь же Ницше отмечает, что сибирские каторжники «…как бы выточены из лучшего, прочнейшего, драгоценнейшего дерева…». Философ-немец не заметил почвы, на которой произросло это дерево – на Православии. Бог его насадил, его поливал и взрастил. Сама Россия говорит Ницше, что Бога погубить невозможно. И немецкий мыслитель не слышит. Почему? Ответ очевиден. Из-за тоски и безумия.
Ницше страшится смерти, а успение ему неизвестно. Ницше ищет волю к жизни и находит ее. Но не уразумевает, что это воля к Жизни (стремление к Богу). Век ослепил мудреца, а ведь подмечал он: «Для возникновения каких бы то ни было учреждений необходимо должна существовать воля, побуждающая инстинкт, антилиберальная до яркости, – воля к традиции, к авторитету, к ответственности за целые столетия, к солидарности прошлых и будущих поколений… Если эта воля налицо, то возникает что-нибудь вроде римской империи, или вроде России – единственная страна, у которой в настоящее время есть будущность… Россия – явление обратное жалкой нервности мелких европейских государств, для которых, с основанием «Германской империи», наступило критическое время». Будущность России всецело зависит от Господа нашего Иисуса Христа, отсюда и «воля к традиции, к авторитету, к ответственности за целые столетия». Что невозможно человекам, то возможно Богу.
Фридриху Ницше скорее повезло, чем не повезло. Иначе бы он увидел, как сверхчеловеки травят друг друга отравляющими газами во время Первой Мировой войны. А русские защитники крепости Осовец идут, перекрестившись, в «атаку мертвецов», выплевывая кровь из легких и горла на ходу.
Ежели бы Ницше дожил до Второй Мировой войны, то узрел бы, как «белокурые бестии», «истинные арийцы», «заготовки для суперчеловеков» (обученные его философии) сжигают деревни подобно надоевшим муравейникам и на фабриках изготавливают перчатки из человеческой кожи. А останавливает их победное шествие по Европе Россия, в которой оказался неистребленным дух Православия, милосердия и сострадания «к ближним своим». Его не смогли вывести ни революция, ни гражданская война, ни репрессии, ни доносы, ни голодовки.

«Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в Бога не верящих внуков своих».

Ах, бедный, бедный, бедный Ницше! По твоим рецептам вместо сверхчеловека создали недочеловека. Без Бога так и выходит. «Душа по своей природе христианка». Это еще Квинт Тертуллиан во II-III веках от Рождества Христова знал. И душа знает, куда ей стремиться. Ты, Фридрих Ницше, свел сверхчеловека только к сему миру, и получилось даже не животное или растение, а какая-то амеба, паразит, и не более. Душа ценнее всего мира. А ты ринулся по пути: «Сказал безумец в сердце своем…»

«Сказал безумец в сердце своем:
«В мiре Бога нет, –
Могу жить, как я хочу,
В любую сторону направить след».
Безумец этот себя хитрым считал –
Безумным легко хитрить…
И душу свою из тела изверг –
В море решил утопить.
Бездушному нечего вроде терять, –
Ведь совесть изъята с душой.
Можно лгать, воровать, убивать,
Не нарушая покой…
К пучине вод он подошел,
Бедную душу засунул в суму.
Камень побольше к ней привязал –
И сбросил в холодную тьму.
Но вздыбилась Левиафаном
Водная гладь…
Взревела, взметнулась волна.
Не может пучина душу принять –
Огромна для моря она…
Безумец торбу с песка подобрал,
Как только прибой затих,
Решил в земле ее схоронить –
Подальше от глаз людских.
В пещере тайной суму положил:
«Нужды в душе мне нет!
Пусть сгинет здесь –
У горных корней,
Где мрак поглощает свет!»
Вдруг вздрогнули недра,
И вспучилась твердь,
И лава огнем истекла.
И ввысь ввинтилась изгнанка-душа –
Земля для нее мала…
Душа разорвала на части ветра.
В воздушных стихиях – мятеж.
А громы стряхнули с облак дожди,
Как пыль отрясают с одежд.
В небесных оковах нельзя удержать
Творца дар Адаму вовек!
Вселенная вся не объемлет того,
Что носит внутри человек».

На иконах Успения Пресвятой Богородицы сам Господь держит душу Своей Матери на руках. Тот, Кто выше и больше всех миров и галактик – только Он волен держать душу человеческую. И сказки Ницше перед этой иконой тают, как прошлогодний снег. И улетучиваются как пыль от этих слов: «Почести победы над природою Ты стяжала, Чистая, носив во чреве Бога; но все же, подражая Творцу Своему и Сыну, Ты сверхъестественно подчиняешься законам естества; потому, и умирая, восстаешь для вечной жизни с Сыном» (1-я Песнь канона Успению Пресвятой Богородицы).
Успение Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии показывает всем нам путь к Богу, к Жизни Вечной.

Александр Гончаров

Историк, кандидат филологических наук, православный журналист, корреспондент ИМЦ "Православное Осколье"

Читайте также: