Крестофобия. Поход против самого себя
Несколько лет тому назад я шел по обыкновенной сельской дороге. Над землей распласталось раннее утро. В небе всплыло солнце. А вот над дорогой царил волглый низовой туман. Дорога то поднималась на пригорки, залитые ярким светом, то уходила в низины, полные мглы.
Я очередной раз свернул за поворот и опять окунулся в темную муть. И вздрогнул…
У развилки, на обочине, стоял человек. Странный человек. Высокий человек. Не двигался и молчал. Как-то невольно екнуло сердце. Но я все же двинулся вперед и уперся… в деревянный православный крест.
Крест в тумане так похож на человека!
И вот пришлось мне вспомнить эту совсем незамысловатую историю сейчас…
Российские СМИ постоянно сообщают о надругательствах над крестами, памятниками и храмами. Поводом для действий крестофобов послужил судебный процесс над участницами бездарной музыкальной группы, совершившими акт вандализма в самом, пожалуй, известном христианском храме России. Но о них больше ни слова.
Крестоповальщики, действуя, где пилой, где топором, а где и иными инструментами, сбрасывают на землю кресты. Масс-медиа полагают, что сие совершают сатанисты, язычники или атеисты. Вывод абсолютно неверный.
Крестофобия давно уже процветает на Западе. Да и не только крестофобия в девственном виде. В США вместо Рождественской ели предлагается некое «Праздничное дерево». В Англии уже неоднократно христианам советовали не праздновать «слишком открыто» Рождество, чтобы не оскорблять чувства мусульман и индуистов. В славной Испании из собора в Сантьяго де Компостела была убрана статуя Святого Яго Мавробойцы (с мотивировкой: храм является культурной достопримечательностью и, следовательно, посетители-туристы из исламских стран не будут довольны).
Европа уже много лет борется с крестом. Кресты предписано убрать из итальянских школ. В некоторых европейских компаниях запрещают, вообще, приходить на работу, имея нательный крестик.
Крестофобия XXI века докатилась и до нашей страны. Теперь можно диагностировать появление в России нового типа околочеловека – господина потребителя. Кресты валят не чистопородные язычники или атеисты (за ними хотя бы можно было подозревать некое душевное, пусть и отрицательное, пламя). Кресты сносят потребители, те которые «не холодны и не горячи». Крест мешает им потреблять, не разрешает жить животной жизнью, показывает, что на белом свете есть что-то большее, чем прогулка в гипермаркет.
В самой вещи ведь нет ничего плохого. Никто не заставляет обрабатывать поле вместо трактора палкой-копалкой. Никто не вынуждает отказываться от пылесоса для уборки дома или квартиры. Но Крест напоминает, что нельзя поклоняться товару и считать вещь мерилом успешности.
Господин потребитель видит в Кресте – вестника смерти, глашатая конца потребления. То, что Крест торжественно говорит о Вечной Жизни, потребитель знать не желает. Перед Вечной Жизнью ни один товар не может казаться привлекательным и что-либо значащим. Крест манифестирует приход Бога в мир. Потребителю Бог не нужен. Иначе потребитель перестанет быть перспективным покупателем, сметающим все самое товарно-престижное с полок магазинов.
Господин потребитель еще и потому боится Креста, что рядом со святыней нельзя играть. Он явно имеет актерскую сущность. Он старается казаться кем-то другим и товар для него, всего лишь, необходимый инструмент. Кисть гримера, если угодно.
Прав, ох, прав был большой русский философ В. В. Розанов, когда написал следующие строки: «Актер — страшный человек, страшное существо. Актера никто не знает, и он сам себя не знает. Непременно перед тем, как «нашел поприще», он страшно томится, томится ему самому непонятным томлением. Он хочет кого-нибудь играть… Играть? — Ему нужно играть, без этого он задыхается, как пустое место без содержания; как платье, которое ни на кого не одето. Страшная сущность актера в том, что он на кого-то должен быть «одет», — на короля, героя, мудреца, на Агамемнона или коллежского секретаря… «Ему хочется играть роли», «он любит играть роли», без них он как неживой. Но ведь тайна в том и заключается, что он действительно неживой до «роли Ивана Ивановича или Ивана Поликарповича»; а как «надевает роль» — оживает…»
Конечно, слова Розанова нельзя отнести к участникам детских утренников или к Иннокентию Смоктуновскому в роли Гамлета. Здесь разговор идет о лицедеях, заигравшихся до потери своей личности и обожающих только самих себя. Господин потребитель – такой лицедей. И поэтому ему неприятен даже намек о Том, который никогда не смеялся и любил всех.
Поваленный Крест не может оскорбить или унизить Иисуса Христа. Это невозможно. Срубленный Крест унижает и заставляет задуматься о вменяемости порубщика, который похож на толкиеновского онта, бензопилой подрезавший собственные корни.
Крест в тумане так похож на человека. Крестофоб, опрокидывающий Крест, бросает наземь себя и уничтожает человеческое в человеке. Но туманному мареву свойственно рассеиваться.
Крест же и на земле, даже разрубленный на несколько частей, все равно остается Крестом. Но остается вопрос: «Где же душа кощунника, изнасиловавшего совесть свою?»
Она уползла с туманом на Запад, туда, куда убегают все подобные души. И пусть раздаются крики: «Там прогресс! Мы отстали! Спешите!» Все это бред, навеянный туманом. Нам следует вспомнить высказывание Свят. Феофана Затворника: «Да откуда у вас помышление, что отстали? Идет ли это слово к тому, о чем речь? Один ушел вперед, а другой отстал. Это можно сказать о тех, которые идут одною дорогою. А о тех, кои идут разными и даже противоположными путями, сего сказать нельзя. Миролюбцы бегут на запад, чуждающиеся духа мира идут на восток; стало быть, всякий своею дорогою. О тех, кои зрят на восток, даже если б они не шли, а стояли на одном месте, надо сказать, что они успешнее миролюбцев, кои точно стремятся без устали, но во дно адово…»
Крест сияет на Востоке.