Куда исчез хохол?
2014 год ознаменовался не только майданом, но и тем, что показал самую настоящую этническую катастрофу. Исчез хохол. Как тип.
Была насильственно проверчена огромная дыра в теле русского народа. Хохол — малоросс, бульбаш — белорусс, москаль — великорусс всегда существовали вместе, как целое, как семья, как дворовой междусобойчик, как сельская община. А на селе всегда давали прозвища, дразнилки, но ничуть не обидные. Отсюда и вышли хохол с москалем и бульбашем. И вот хохол испарился. На его же месте угнездился бандерлог или «великий укр». Совсем, как у Тредиаковского (Радищев только стащил у него): «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Скачущий динозавр, гавкающий на мове — смеси малоросского говора, польского и немецкого языков, скрепленной идишем и варварской латынью.
Куда исчез тот хохол, которого мы всегда знали? Хитрован и плут, перепрятывающий сало, любящий добрую горилку и расписывающий хату в яркие цвета. Похоже, что черт схапал душу Вакулы, да не за черевички, а прелые европейские трусы из стекловаты.
Ну, не мог, нормальный хохол такую сделку заключить! Надо было полностью ум потерять, дабы пойти на поклон к тому Западу, коему никогда не верил и даже говаривал: «Что я пес или католик?» А теперь-то как? От бандерлога несет западной псиной как от павиана. Нет хохла.
В Великую Отечественную войну москаль с хохлом смело шли в разведку. А уж в тылу хохол совсем был незаменим: своему взводу там покушать достать или кашу сварить! Ой, браты, не смейтесь, это только в разгеройски геройских легендах воины только сражаются и не мыслят о хлебе и мясе. А в реальности плохо накормленный солдат — это путь к поражению. И табачком хохол, пожмется, пожмется, да все равно поделится.
«Вспомню я пехоту,
И родную роту,
И тебя за то, что
Дал мне закурить.
Давай закурим,
По одной,
Давай закурим,
Товарищ мой!»
Но нет хохла того. Доставалы и пролазы. Настоящего друга, за которого Ваня-русак и душу мог положить. Исчез тот хохол.
И разве можно пропустить Николая Гоголь? Начинается «Тарас Бульба» с эпизода встречи полковника с сыновьями. Гоголь пишет: «И отец с сыном, вместо приветствия после давней отлучки, начали насаживать друг другу тумаки и в бока, и в поясницу, и в грудь, то отступая и оглядываясь, то вновь наступая.
— Смотрите, добрые люди: одурел старый! совсем спятил с ума! — говорила бледная, худощавая и добрая мать их, стоявшая у порога и не успевшая еще обнять ненаглядных детей своих. — Дети приехали домой, больше году их не видали, а он задумал невесть что: на кулаки биться!
— Да он славно бьется! — говорил Бульба, остановившись. — Ей-богу, хорошо! — продолжал он, немного оправляясь, — так, хоть бы даже и не пробовать. Добрый будет козак! Ну, здорово, сынку! почеломкаемся! — И отец с сыном стали целоваться…»
О, слышу здесь праведный гнев служителей ювеналки: «Отец дерется со взрослым сыном! Фи! Дурной пример. А когда дети маленькими были и кнутом, видимо, этот ретроград их по спинам хаживал! Жаль, что не изъяли».
Но вспомним и еще: «Остап выносил терзания и пытки, как исполин. Ни крика, ни стону не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему на руках и ногах кости, когда ужасный хряск их послышался среди мертвой толпы отдаленными зрителями, когда панянки отворотили глаза свои, ничто, похожее на стон, не вырвалось из уст его, не дрогнулось лицо его.
Тарас стоял в толпе, потупив голову и в то же время гордо приподняв очи, и одобрительно только говорил: «Добре, сынку, добре!»
Но когда подвели его к последним смертным мукам, — казалось, как будто стала подаваться его сила. И повел он очами вокруг себя: Боже, все неведомые, все чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушения слабой матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди; хотел бы он теперь увидеть твердого мужа, который бы разумным словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи:
— Батько! где ты! Слышишь ли ты?
— Слышу! — раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в одно время вздрогнул.
Часть военных всадников бросилась заботливо рассматривать толпы народа. Янкель побледнел как смерть, и когда всадники немного отдалились от него, он со страхом оборотился назад, чтобы взглянуть на Тараса; но Тараса уже возле него не было: его и след простыл».
Не видно ныне Тарасов, Остапов и Андриев посреди бандерложного «панства». В новороссийском ополчении еще аналог Бульбы и Остапа найдете, но не в киевских хунтовских войсках. Исчез из Киева хохол. Даже Андрий! Поменял Киев свое первородство не ради прекрасной полячки, но дешевых похвал европейских содомитов и русофобов, ради безвизового шляния по ЕС. Стал безымянным призраком настоящий хохол.
Но как же все произошло? Что случилось? Ведь в первом десятилетии XX века в Малороссии был силен Союз Русского народа (СРН), крупнейшей черносотенной организации. Если отбросить мнимый негатив, то русским считал себя хохол: и малоросский крестьянин и козак, и мастеровой, и городской обыватель. Не даром незабвенный Ильич боялся этого движения и правильно писал для своих последователей: «В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригинальная и чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это — тёмный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий». Ну, слова о темности оставим на совести «вождя мирового пролетариата», но демократизм подлинный и легко, кстати, сопрягаемый, с монархизмом он увидел. Но СРН российская, не побоюсь этого сказать, революционная бюрократия убила (один Петр Столыпин чего наворотил!).
И к 1917 году остались хохол, москаль и бульбаш перед лицом буржуазии без «царя в голове». А Грушевских и прочих скоропадских, с петлюрами никто и не ограничивал. И грянули перемены в Киве. Расплодились «свидомые» и «щирые». Потом же грянула идиотическая «украинизация» при Советской власти. Один народ разодрали на три части.
А хохла, хитрого и недоверчивого хохла, поймали на лести. Да, официально пропагандировали единство, но на самом-то деле разбирали на кусочки. Крым не за понюх табаку отдали. Льгот Украине напредоставляли. И все под сладкую ругань «тюрьме народов», то бишь Российской Империи. Поймали хохла, как паук муху, на обиде и лести.
«У человека есть свой потолок,
держащийся вообще не слишком твердо.
Но в сердце льстец отыщет уголок,
и жизнь уже видна не дальше черта».
(И. Бродский)
Прекратил хохол зреть дальше сатанинского хвоста и мутировал в австралопитека-бандерлога.
Но хочется надеяться, что ничего не потеряно. От покаяния бес бежит побыстрее, чем от ладана. Но все зависит от самого хохла. Жаждет ли он душу свою возвернуть? Вот в чем ключевой вопрос, а не в восстановлении экономических связей и политических «прожектов».