Русская сказка и Карл Маркс
В том, что этот материал появился на свет, в хорошем смысле, виноват С. Е. Кургинян. Некогда он заявил, что Карл Маркс в России прочитан плохо, ужасающе плохо. Я не являюсь горячим сторонником основателя движения «Суть времени», когда соглашаюсь с его идеями, а когда и нет. Но в данном вопросе Кургинян прав на 200%. Мне неоднократно встречались марксисты, которые не то, что редких произведений Маркса и Энгельса не знают, но и вполне известных и разжеванных чуть ли не с начала XX века. Изумление вызывает непрочитанность строк Маркса, посвященных России. Но мысль работает дальше, остановить не смог и как то пришел к выводу, что и русская сказка тоже до конца не освоена и не освоена. В основном люди удовлетворяются пересказами и перепевами сказок, сделанными писателями, принадлежащими в большей или меньшей степени к лагерю революционных демократов. Естественно и сказки они переписывали под определенную идеологию…
Корни русской сказки (украинской и белорусской) уходят в глубину веков. Сказки начинаются в Руси Языческой, затем продолжаются на Руси Христианской, переходят в Россию Имперскую и проявляют себя и в Советской России. Правда, в последнем случае мы сталкиваемся со сказкой авторской. Однако, начнем все по порядку.
О том, что в русской сказке есть признаки древнего самобытного язычества исследователи великолепно знают. И обращения к Красному Солнышку, и противостояние Белбог — Чернобог, и многочисленное использование оберегов известны достаточно хорошо. Но вот христианизированная сказка и сказка, имеющая непосредственно христианские истоки всегда отбрасываются по разным причинам. Что категорически не верно. Русь очень легко приняла христианство и в отличие от Рима, где христианство длительный промежуток времени преимущественно было «городской религией», на Руси, в сельской местности христианские захоронения появляются не позднее конца X века (рекомендую соотнести с официальной датой Крещения Руси!), а самоназвание целого сословия (главного производящего сословия!) — «крестьяне» возникло из слова «христиане». Крестьянская община — это место развития русской сказки в основном (хотя и города, значительно привязанные к сельскому хозяйству сбрасывать со счета не следует).
Откроем академическое переиздание сказок, собранных Афанасьевым.
В томе первом, не особо напрягаясь находим:
1. «Жадная старуха». Особое внимание обращаем на конец сказки (отсыл к «изгнанию из рая и кожаным одеждам», а также к общемифологическому образу Мирового Древа).
2. «Правда и Кривда».
3. «Сказка об Ерше Ершовиче» и «Василиса Прекрасная» — упование на Бога, христианское понимание молитвы.
4.»Три царства-медное, серебряное и золотое» (отсыл к книге Даниила).
5.»Лиса-исповедница» (отсыл к притче о фарисее и мытаре).
6. «Девушка, встающая из гроба» (сила Честного креста) — возможный источник для «Вия» Н. В. Гоголя.
«Не много пришлось старику со старухой нацарствовать; показалось старухе мало быть царицею, позвала старика и говорит ему: «Велико ли дело — царь! Бог захочет, смерть нашлет, и запрячут тебя в сырую землю. Ступай-ка ты к дереву да проси, чтобы сделало нас богами». Пошел старик к дереву. Как услыхало оно эти безумные речи, зашумело листьями и в ответ старику молвило: «Будь же ты медведем, а твоя жена медведицей». В ту ж минуту старик обратился медведем, а старуха медведицей, и побежали в лес» (Жадная старуха).
Прямая параллель: «И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло. И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел» (Быт 3, 5).
«И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их.
И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят» (Быт 3, 21).»
Нельзя не упомянуть и сказку «Правда и Кривда»: «Вот этим делом-то, знашь, взял он образ Смоленской Божьей Матери. Взял его и повесил на себя. Повесил на себя и пошел, слышь, к тому царю царевну лечить, у которой бес-от мучитель сидит. Шел-шел и пришел к тому царю. Пришел к царю и говорит: «Я-де вашу царевну излечить, слышь, смогу». Вот этим делом-то впустили его в хоромы царские. Впустили и показали ему ту скорбящую царевну. Показали царевну, вот он спросил, знашь, воды. Подали воды, вот он перекрестился. Перекрестился и три земных поклона положил — знашь, помолился Богу. Помолился, слышь, Богу, вот и снял с себя образ Божьей Матери. Снял его и с молитвою три раза в воду опустил. Опустил, знашь, и надел его на царевну. Надел на царевну и велел ей тою водою умываться. Вот этим делом-то, как она, матушка, надела на себя тот образ и, знашь, умылась тою водою, вдруг из нее недуг-то, вражья-то нечистая сила, клубом вылетел вон. Вылетел вон, и она, слышь, стала здорова по-прежнему».
А как же была исковеркана первоначальная сказка «По щучьему веленью» можно себе представить хотя бы и по этим строчкам: «Жил-был бедный мужичок; сколько он ни трудился, сколько ни работал — все нет ничего! «Эх,— думает сам с собой,— доля моя горькая! Все дни за хозяйством убиваюсь, а того и смотри — придется с голоду помирать; а вот сосед мой всю свою жизнь на боку лежит, и что же? — хозяйство большое, барыши сами в карман плывут. Видно, я Богу не угодил; стану я с утра до вечера молиться, авось Господь и смилуется». Начал он Богу молиться; по целым дням голодает, а все молится. Наступил светлый праздник, ударили к заутрене. Бедный думает: «Все люди станут разгавливаться, а у меня ни куска нету! Пойду хоть воды принесу—ужо вместо щей похлебаю». Взял ведерко, пошел к колодцу и только закинул в воду — вдруг попалась ему в ведерко большущая щука. Обрадовался мужик: «Вот и я с праздником! Наварю ухи и всласть пообедаю». Говорит ему щука человечьим голосом: «Отпусти меня, добрый человек, на волю; я тебя счастливым сделаю: чего душа твоя пожелает, все у тебя будет! Только скажи: по щучьему веленью, по Божьему благословенью явись то-то и то— сейчас явится!» Убогий бросил щуку в колодец, пришел в избу, сел за стол и говорит: «По щучьему веленью, по Божьему благословенью будь стол накрыт и обед готов!» Вдруг откуда что взялось — появились на столе всякие кушанья и напитки; хоть царя угощай, так не стыдно будет! Убогий перекрестился: «Слава Тебе Господи! Есть чем разговеться».
Пошел в церковь, отстоял заутреню и обедню, воротился и стал разгавливаться; закусил-выпил, вышел за ворота и сел на лавочку».
Щука помогает работящему и бедному человеку во имя Бога. Что-то и не пахнет здесь традиционным лентяем Емельяном без креста и веры…
А вот вариант сказки «Морозко»: «После слов: «По мою душу грешную» следует: «Идет Мороз в одних чулках, в одних сапогах»: «Тепло ль тебе, девица? Тепло ль тебе, красная?» — «Божье тепло, Божье и холодно!» (см. примечания к т. 1.)
И в других томах втречается буквально масса христианских элементов: и юродство, и отголоски притчей Соломона и др.
Крестьянская община, выпестованная естественным развитием, несшая в себе идеалы христианства, являлась страшнейшей угрозой для капитализма и залогом возникновения действительно нового строя и справедливого общества. Русская сказка говорит нам об этом. В любом случае человек получает блага материального свойства, если он духовно целостен, а лишается тех же благ, если начинает подчинять свое духовное «Я» интересам чисто приземленным и подкармливаемым такими грехами, как гордыня и стяжательство. Русская община подарила детям и взрослым антикапиталистические сказки, она антикапиталистична, точнее акапиталистична по своей природе.
Это то и понял Карл Маркс, мыслитель совсем не любивший и даже презиравший славян. Обратимся к Марксу: «А историческое положение русской «сельской общины» не имеет себе подобных! В Европе она одна сохранилась не в виде рассеянных обломков, наподобие тех редких явлений и мелких курьезов, обломков первобытного типа, которые еще недавно встречались на Западе, но как чуть ли не господствующая форма народной жизни на протяжении огромной империи. Если в общей собственности на землю она имеет основу коллективного присвоения, то ее историческая среда — одновременно с ней существующее капиталистическое производство — предоставляет ей уже готовые материальные условия совместного труда в широком масштабе. Следовательно, она может использовать положительные приобретения капиталистического строя, не проходя сквозь его кавдинские ущелья. Парцеллярное земледелие она может постепенно заменить крупным земледелием с применением машин, для которых так благоприятен физический рельеф русских земель. Она может, следовательно, стать непосредственным отправным пунктом экономической системы, к которой тяготеет современное общество, и зажить новой жизнью, не прибегая к самоубийству. Для начала нужно было бы, напротив, поставить ее в нормальное положение» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд. т. 19. — С. 406.)
И еще: «Даже с чисто экономической точки зрения Россия может выйти из тупика, в котором находится ее земледелие только путем развития своей сельской общины; попытки выйти из него при помощи капиталистической аренды на английский лад были бы тщетны: эта система противна всем сельскохозяйственным условиям страны» (Там же — С. 407.)
Продолжим: «Лучшим доказательством того, что такое развитие «сельской общины» соответствует направлению исторического процесса нашего времени, служит роковой кризис, претерпеваемый капиталистическим производством в европейских и американских странах, в которых оно наиболее развилось, — кризис, который кончится уничтожением капитализма и возвращением современного общества к высшей форме наиболее архаического типа к коллективному производству и коллективному присвоению… И в то время как обескровливают и терзают общину, обеспложивают и истощают ее землю, литературные лакеи «новых столпов общества» иронически указывают на нанесенные ей раны, как на симптомы ее естественной и неоспоримой дряхлости, и уверяют, что она умирает естественной смертью и что сократить ее агонию было бы добрым делом. Речь идет здесь, таким образом, уже не о проблеме, которую нужно разрешить, а просто-напросто о враге, которого нужно сокрушить. Чтобы спасти русскую общину, нужна русская революция. Впрочем, русское правительство и «новые столпы общества» делают все возможное, чтобы подготовить массы к такой катастрофе. Если революция произойдет в надлежащее время, если она сосредоточит все свои силы, чтобы обеспечить свободное развитие сельской общины, последняя вскоре станет элементом возрождения русского общества и элементом превосходства над странами, которые находятся под ярмом капиталистического строя» (Там же. — С. 408-410).
Сейчас в России идут споры о национальной идее. Мне бы хотелось, чтобы спорщики прислушались к русской сказке и Марксу (даже ежели они считают этого мыслителя врагом!). Почему мигранты, оседающие в мегаполисах частенько по духу и сплоченности оказываются сильнее местного населения? У них сохранились общинные представления о мире и общинная же сплоченность. А ведь нам можно возродить общину на ином уровне, пусть и в городских условиях. Но для этого надо подчинить потребительское хотение коллективному волению хотя бы и на уровне улиц и микрорайонов. Возрождение русской общины — это национальная задача и национальная идея. Через новую общину можно будет укрепить и семью, и государство. Призрак капитализма всемерно будет сопротивляться сему. Но какое нам дело до призраков, гремящих своими мощными цепями. У нас есть сказочный советский образ Мальчиша Кибальчиша, который положил «душу за други своя». Русский образ, христианский лик, антибуржуинская икона…
