Шекспир и Пушкин: столкновение цивилизаций
Есть личности, которые, по милости Божией, своим творчеством и жизнью выражают сущность любой цивилизации. Англия – это классическая страна Западного мира, а Россия же – Восточного Православного.
«Весь мир — театр»
Шекспир в пьесах, поэмах и сонетах отразил мысли, ожидания и страсти чуть ли не каждого из обитателей Туманного Альбиона. Пушкин сумел, несмотря ни на что, выразить, почти на сто процентов, самый сокровенный смысл бытия России. Конечно, Уильям Шекспир (1564-1616) и Александр Пушкин (1799-1837) жили в разные эпохи, но времена в данном случае не помеха для сравнения, ибо они не имеют значения перед Вечностью.
Англия Шекспира уверенным шагом продвигалась к капитализму. Уже сформировалось «новое дворянство», а торгашеские отношения стали вытеснять все понятия о чести, благородстве и сочувствии. Быт сельского населения был разрушен. Крестьян лишили земли, а потом и начали элементарно вешать за бродяжничество. В удел «низшим классам» предназначалась бесплатная работа на капиталистическом производстве. Но самым страшным явилось господство духа эгоизма и крайнего индивидуализма. Позиции католицизма королевская власть подорвала, а протестантизм частью оказался в полной зависимости от двора и парламента, частью же перешел к отрицанию всяческих основ истинного христианства (Священное Предание, например, было отвергнуто в угоду произвольному толкованию Библии). Простого человека лишили и земли, и веры, и защиты перед произволом обуржуазившейся элиты. Люди же из дворянства, еще придерживавшиеся «отживших» представлений о морали и нравственности, оказались меньшинством среди агрессивной группы «бизнесменов», лишь прикрывавших свое хищничество звонкими титулами. В 66-м сонете Уильям Шекспир отлично передает чувства человека, окруженного со всех сторон эгоизмом:
«Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж
Достоинство, что просит подаянья,
Над простотой глумящуюся ложь,
Ничтожество в роскошном одеянье,
И совершенству ложный приговор,
И девственность, поруганную грубо,
И неуместной почести позор,
И мощь в плену у немощи беззубой,
И прямоту, что глупостью слывет,
И глупость в маске мудреца, пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И праведность на службе у порока.
Все мерзостно, что вижу я вокруг,
Но как тебя покинуть, милый друг!»
Расцвет театрального искусства в Британии на рубеже XVI-XVII веков отнюдь не случаен. Театр выступил как заместитель религии. Театр стал учить людей новым образцам поведения. Поэтому-то герои из старомодного феодального мира у Шекспира никогда и не выступают полноценными носителями добра. Они или смешны, или страшны. Третьего варианта нет. Впрочем, драматург не сочувствует и новым поколениям государственных деятелей и обывателей. Хотя, наверное, и хотел бы их представить в лучшем свете. Не получается. Поэтому Шекспир и отдает все на откуп судьбе, о чем свидетельствует известнейшая фраза из комедии «Как вам это понравится»:
«Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль».
Между тем слова эти ужасны. Человек превращается в актера, меняющего лицо на маску, на тысячи масок. Христианство забыто новоявленными лицедеями, и в мельтешении придуманных личин исчезает образ человека. Тяга театра шекспировского периода к античности закономерно вытекает из объязычивания самой жизни. Здесь уместно вспомнить замечательное высказывание русского философа А.Ф. Лосева:
«В подлинной античности человек является театральным актером, изображающим на сцене не самого себя и не свою собственную жизнь, но того героя, которого судьба предписала ему исполнять и который с ним самим не имеет ничего общего. Но это актерство совершенно исключается в религиях персонализма (в т.ч. и христианстве – прим. А.Г.), в которых человек если и играет что-то, то только самого же себя, свою собственную личность и потому, если говорить точно, вообще перестает быть актером».
В Англии (да и западной «шекспировской» цивилизации вообще) напрочь были забыты идеи священномученика Киприана Карфагенского († 258 г.):
«Христианин, если только пожелает, имеет гораздо лучшие зрелища, – он имеет истинные и вполне полезные удовольствия, – если только признает сам себя. Не стану упоминать о том, чего пока нельзя еще созерцать: но он имеет пред собой ту красоту мира, которую можно видеть и удивляться ей. Пусть он смотрит на восхождение и захождение солнца, которые попеременно возвращают дни и ночи; на круг луны, своим возрастанием и ущербом обозначающий течение времен; на сонмы сверкающих звезд, постоянно с высоты изливающих свет с необычайною удобоподвижностию; пусть преемственно созерцает отдельные части целого года и самые дни с ночами, распределенные по временам часов, пусть созерцает уравновешенную толщу земли с ее горами и беспрерывно текущие реки с их источниками, обширные моря с их волнами и берегами, постоянный, с величайшею соразмерностью распростертый повсюду воздух, все оживляющий своим благорастворением и то изливающий дождь из сгущенных облаков, то, по разрежении облаков, снова возвращающий ясную погоду, – и во всех этих частях природы пусть созерцает обитателей, свойственных каждой части: в воздухе – птиц, в воде – рыб, и на земле – человека. Эти-то, говорю, и другие дела Божии должны составлять зрелище для верных христиан. Какой театр, состроенный человеческими руками, может сравниться с этими делами? Пусть он будет построен из великих груд камней, – но гребни гор выше его; пусть потолки его сияют золотом, но блеск звезд совершенно их потемняет. Так, никогда не будет удивляться делам человеческим, кто признает себя сыном Божиим!»
Пушкин против Шекспира и Марло
Александра Сергеевича Пушкина вряд ли кто назовет человеком беспорочным. Но вот, как настоящий русский человек, он не мог отказаться от Православия, от христианских взглядов на окружающую действительность.
Россия начала XIX века постепенно погружалась в болото сугубого следования за западными нормами и правилами существования. Но, в отличие от Англии, в стране сохранялась православная вера. Мерзость бытия, приводившая Шекспира в отчаяние, у Пушкина породила обращение к св. Ефрему Сирину. И родилось стихотворение:
«Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи».
И если в эгоистической цивилизации Шекспира отброшены всякие надежды на Вечную жизнь, то в цивилизации Пушкина даже смертельные угрозы взывают к Богу и бессмертью. Пушкинский «Пир во время чумы» (привязанный по сюжету к западноевропейской культуре и истории) раскрывает вполне русское и оптимистически христианское смысловое наполнение:
«Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог».
В Западной Европе, в том числе и в Британии, на протяжении четырех или пяти столетий чрезвычайно популярен сюжет о Фаусте – маге и чернокнижнике, в более поздние века – ученом. Большинство любителей литературы знает в основном произведение Гете. Но современником Шекспира был драматург Кристофер Марло (1564-1593). Он одним из первых раскрутил «имидж» Фауста. Марло – фальшивомонетчик и распутник, и своего героя отчасти сделал похожим на себя. Фауст Марло рвется к власти, деньгам и пирушкам, знание ему необходимо только для этого. Литератор и не думает осуждать серьезно Фауста (в отличие от предыдущих творцов «Фаустианы»). Любопытна и трагедия Кристофера Марло «Эдуард II». В этой трагедии повествуется о тяжелой судьбе гомосексуалиста на троне…
У Александра Пушкина нет ни Фауста, ни Эдуарда. Пушкинский мир не принимает подобных, абсолютно антихристианских, персонажей. Впрочем, у русского гения нет и Гамлета, да и Ромео с Джульеттой обойдены стороной. Дубровский – не Гамлет, он скорее Робин Гуд. Кстати, Шекспир еще мог видеть народные гуляния 1 мая в честь Робина Гуда, отмененные протестантами только к середине XVII в. Но дела Робина Гуда совсем не подвигли английского драматурга на создание трагедии о «вольном стрелке».
Пушкинское перо создало «Руслана и Людмилу», но вот страдания Ромео и Джульетты ему чужды (зрелая любовь ведь не терпит возвеличенной детской влюбленности, пусть и заканчивающейся печально).
В XXI веке Запад наступает на Россию на всех фронтах. Идеологические каноны цивилизации Шекспира навязываются нам постоянно. Только зачем нам они? Зачем нам отказ от Православия? Зачем нам отказ от Бога? Зачем нам отказ от своей самости? Цивилизации Пушкина не нужны шекспировские радости и грехи (и не стоит забывать – за плечами шекспировских героев маячит мурло «героев» Марло). Мы и так подверглись чужому влиянию слишком сильно. Ведь чужие образцы поведения кажутся вполне безобидными. Но… Сколько раз, читая в газетах о самоубийстве совсем молоденьких влюбленных, мы сталкиваемся с упоминанием Ромео и Джульетты! Сколько раз уже на ТВ в сериалах восхвалялись современные д-ра Фаусты!..
А вот «Короля Лира» (которого совершенно не принял Лев Толстой!), пожалуй, СМИ не продвигают. И сие неудивительно! В домах для престарелых на территории России имеются свои «короли лиры», отдавшие детям и имущество, и пенсию…
Мы часто не понимаем, почему Запад использует «двойные стандарты» против нас и в политике, и в экономике, и в культуре. А надо всего лишь перечитать произведения Уильяма Шекспира, и многое станет ясным. Шекспир отлично обнаружил те принципы, по коим живет и действует Запад всегда. Читать Шекспира необходимо сейчас и не ради удовлетворения эстетического голода, но и ради нашей же духовной безопасности.
Но прежде всего надо изучать творчество А.С. Пушкина (только не забыв использовать увеличительное стекло Святоотеческого Предания!). И вспоминать пушкинские строки:
«Два чувства дивно близки нам.
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века,
По воле Бога самого,
Самостоянье человека,
Залог величия его.
Животворящая святыня!
Без них душа была б пуста.
Без них наш тесный мир — пустыня,
Душа — алтарь без божества».
И самое важное. Цивилизация Пушкина не устоит перед соблазнами разрушения, которые ей подбрасывает шекспировская цивилизация, мы не сохраним себя без веры в Господа Иисуса Христа, без опоры на Русскую Православную Церковь. Это следует знать как 2Х2=4.