Шизофреническое мировоззрение и революционный терроризм (Белинский против Достоевского)
Эпоху революционного террора в Российской империи обычно отсчитывают, либо с прокламации Петра Заичневского (1862 г.), либо с покушения на государя Александра Николаевича Дмитрия Каракозова (1866 г.). На самом деле – эти два случая лишь вершина айсберга. Терроризм ведь появляется не на голом месте. Должно было возникнуть особе мировоззрение, которое в свою очередь должно было быть принято и оправдано обществом.
Целостное мировоззрение любого вида редко, когда служит фундаментом для революционного терроризма. Использование теракта, как способа решения сложнейших проблем может проистекать только из мировоззрения шизофренического, раздвоенного и сумбурного, мировоззрения насильственно сконструированного из элементов-идей, часто противоречащих друг другу. Именно эта шизофрения преодолевается человеком через теракт, на минуту обретая псевдоцелостность в данный конкретный кровавый момент.
Учеными подмечено, что как психическое заболевание шизофрения почти не фиксируется в средние века, но количество случаев ее резко возрастает, примерно с конца XVIII столетия. Шизофрения – болезнь городская. И чем больше город, чем быстрее темпы жизни, тем больше и шизофреников.
Крестьянская жизнь мало шизофренична и крестьянское мировоззрение почти всегда целостно. А вот горожане и особенно из образованных слоев, подверженных различным интеллектуальным модам, оказываются первыми кандидатами в революционеры-террористы. Впрочем, наверное, первыми жертвами шизофренического мировоззрения все же становились в России выходцы из глубинки, из дворянских усадьб, поступавшие в университеты и менявшие привычные ритмы даже и на бытовом уровне.
В данном случае вспоминаются слова нашего великого писателя Федора Михайловича Достоевского: «Монстров» и «мошенников» между нами, петрашевцами, не было ни одного (из стоявших ли на эшафоте, или из тех, которые остались нетронутыми, – это все равно). Не думаю, чтобы кто-нибудь стал опровергать это заявление мое.
Что были из нас люди образованные – против этого, как я уже заметил, тоже, вероятно, не будут спорить. Но бороться с известным циклом идей и понятий, тогда сильно укоренившихся в юном обществе, из нас, без сомнения, еще мало кто мог. Мы заражены были идеями тогдашнего теоретического социализма…
Без сомнения, из всего этого (то есть из нетерпения голодных людей, разжигаемых теориями будущего блаженства) произошел впоследствии социализм политический, сущность которого, несмотря на все возвещаемые цели, покамест состоит лишь в желании повсеместного грабежа всех собственников классами неимущими, а затем «будь что будет».
…зарождавшийся социализм сравнивался тогда, даже некоторыми из коноводов его, с христианством и принимался лишь за поправку и улучшение последнего, сообразно веку и цивилизации. Все эти тогдашние новые идеи нам в Петербурге ужасно нравились, казались в высшей степени святыми и нравственными и, главное, общечеловеческими, будущим законом всего без исключения человечества. Мы еще задолго до парижской революции 48 года были охвачены обаятельным влиянием этих идей. Я уже в 46 году был посвящен во всю правду этого грядущего «обновленного мира» и во всю святость будущего коммунистического общества еще Белинским. Все эти убеждения о безнравственности самых оснований (христианских) современного общества, о безнравственности религии, семейства, о безнравственности права собственности; все эти идеи об уничтожении национальностей во имя всеобщего братства людей, о презрении к отечеству, как к тормозу во всеобщем развитии, и проч. и проч. – все это были такие влияния, которых мы преодолеть не могли и которые захватывали, напротив, наши сердца и умы во имя какого-то великодушия. Во всяком случае тема казалась величавою и стоявшею далеко выше уровня тогдашних господствовавших понятий – а это-то и соблазняло.»
(Ф. М. Достоевский. Дневник писателя. 1873 г.)
Виссариона Белинского Достоевский упоминает не случайно. Белинский сам террористом не являлся (может просто не успел?!), но под влиянием его идей и развивался в XIX веке революционный терроризм в нашей стране. Конечно же, еще припоминаются Бакунин, Чернышевский, Огарев и т. д., но, именно, у Белинского шизофреническое мировоззрение выясняется идеально.
«Наводил я справки о Шевченке и убедился окончательно, что вне религии вера есть никуда негодная вещь. Вы помните, что верующий друг мой говорил мне, что он верит, что Шевченко – человек достойный и прекрасный. Вера делает чудеса – творит людей из ослов и дубин, стало быть, она может и из Шевченки сделать, пожалуй, мученика свободы. Но здравый смысл в Шевченке должен видеть осла, дурака и пошлеца, а сверх того, горького пьяницу, любителя горелки по патриотизму хохлацкому. Этот хохлацкий радикал написал два пасквиля – один на г<осударя> и<мператора>, другой – на г<осударын>ю и<мператриц>у. Читая пасквиль на себя, г<осударь> хохотал, и, вероятно, дело тем и кончилось бы, и дурак не пострадал бы, за то только, что он глуп. Но когда г<осударь> прочел пасквиль на и<мператри>цу, то пришел в великий гнев, и вот его собственные слова: «Положим, он имел причины быть мною недовольным и ненавидеть меня, но ее-то за что?» И это понятно, когда сообразите, в чем состоит славянское остроумие, когда оно устремляется на женщину. Я не читал этих пасквилей, и никто из моих знакомых их не читал (что, между прочим, доказывает, что они нисколько не злы, а только плоски и глупы), но уверен, что пасквиль на и<мператри>цу должен быть возмутительно гадок по причине, о которой я уже говорил. Шевченку послали на Кавказ солдатом. Мне не жаль его, будь я его судьею, я сделал бы не меньше. Я питаю личную вражду к такого рода либералам»
– так пишет В. Г. Белинский П. В. Анненкову в 1847 году.
Этот отрывок из письма весьма хорош для анализа мировоззрения самого Белинского, хотя и о Тарасе Шевченко он высказался более чем убедительно.
Перед нами «неистовый Виссарион» предстает, как типичный либеральный националист. Тогда либерализм без напряга совмещался с национализмом, в отличие от нынешних дней – либерал XXI века всегда космополит и глобалист. Либеральными националистами являлись и революционеры во Франции конца XVIII столетия, практиковавшие откровенный террор против тех, кого они почитали «не-патриотами».
Либеральный национализм Белинского, как это уже неоднократно отмечали исследователи, носил чисто западный характер. Это чувствуется из письма А. И. Герцену от 1846 г.:
«Здравствуй, любезный Герцен. Пишу к тебе из тридевятого царства, тридесятого государства, чтобы знал ты, что мы еще существуем на белом свете, хотя он и кажется нам куда как черным. Въехавши в крымские степи, мы увидели три новые для нас нации: крымских баранов, крымских верблюдов и крымских татар. Я думаю, что это разные виды одного и того же рода, разные колена одного племени: так много общего в их физиономии. Если они говорят и не одним языком, то, тем не менее, хорошо понимают друг друга. А смотрят решительными славянофилами. Но увы! в лице татар даже и настоящее, коренное, восточное, патриархальное славянофильство поколебалось от влияния лукавого Запада: татары большею частию носят на голове длинные волоса, а бороду бреют! Только бараны и верблюды упорно держатся святых праотеческих обычаев времен Кошихина: своего мнения не имеют, буйной воли и буйного разума боятся пуще чумы и бесконечно уважают старшего в роде, т. е. татарина, позволяя ему вести себя, куда угодно, и не позволяя себе спросить его, почему, будучи ничем не умнее их, гоняет он их с места на место».
Белинский рассуждает почти как английский колонизатор в Индии. Правда, за одно достается еще и славянофилам. Не любит Виссарион ни народы России, ни саму историю страны, хотя и частенько заявляет о своей русскости и в письмах, и статьях. Только о русскости понимаемой по-западному, конечно.
У Белинского встречается и преклонение перед монархизмом, но вывернутое наизнанку. Позже такой «монархизм» находим и у террористов из «Народной воли». Собственно, наши террористы до такой степени уважали царскую власть, что через убийства государя и решались изменить весь строй в России. Нет царя – все пойдет по революционному пути, полагали они.
Песни Белинского во славу гильотины и социализма, а также и о любви к человечеству вкупе с жесточайшим индивидуализмом – это яркие свидетельства об идеологической шизогонии:
«Я во всем разочаровался, ничему не верю, ничего и никого не люблю, и, однако ж интересы прозаической жизни всё менее и менее занимают меня, и я всё более и более – гражданин вселенной. Безумная жажда любви всё более и более пожирает мои внутренности, тоска тяжелее и упорнее. Это мое, и только это мое. Но меня сильно занимает и не мое. Личность человеческая сделалась пунктом, на котором я боюсь сойти с ума. Я начинаю любить человечество маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную. Какое имеет право подобный мне человек стать выше человечества, отделиться от него железною короною и пурпурового мантиею, на которой, как сказал Тиберий Гракх нашего века, Шиллер, видна кровь первого, человекоубийцы? Какое право имеет он внушать мне унизительный трепет? Почему я должен снимать перед ним шапку? Я чувствую, что будь я царем, непременно сделался бы тираном. Царем мог бы быть только бог, бесстрастный и всеведущий.»
(Письмо В. П. Боткину, 1841 г.).
Но хватит о Белинском. Он лишь пример человека, попавшего в туннель шизофренического мировоззрения, где сочетается несочетаемое: либерализм, национализм, социализм, индивидуализм, гордость Отечеством с одновременным презрением к нему, любовь к культуре и отрицательные суждения о ней.
Однако, как-то бы ни было, но уже из-за гроба Белинского выглядывают и революционный террор «народовольцев», и советский террор периода гражданской войны прошлого века, и репрессии, и тоталитарное тираническое государство.
Впрочем, В. Г. Белинский – всего лишь индикатор того, что шизофреническое мировоззрение овладело русским образованным обществом. Причиною же этого печального явления стало идеологическое умаление царской власти в XVIII веке, пресыщенность западной чужеродной культурой и падение авторитета Православной Церкви.
Самое же страшное заключается в том, что шизофреническое мировоззрение не избыто и до сих пор. Белинские никуда не исчезли. Они живут среди нас. И к ним прислушиваются чаще, чем к Достоевскому.
