В жерновах красной мельницы. Поэтесса Наталья Кугушева
Мне нравится одно милое и достаточно наивное стихотворение, написанное для советского детского журнала «Мурзилка», но там так и не опубликованное. Приведу его полностью:
Целый день до самой ночи
Мыши спят в своих кроватках.
Их кроватки – ваты клочья,
И страницы из тетрадки,
И изгрызенные книжки –
Всё годится серым мышкам.
Крепко спят они. Им снится
Вкусный сон – дворец из сала,
Снятся сахарные птицы,
Снятся праздничные залы,
И цветут деревья сада
Разноцветным мармеладом.
Но как только ночь настанет,
Жизнь затихнет в каждом доме, –
Мыши острожной стаей
Каждой норкою знакомой
Вылезают из подполья –
Им теперь кругом раздолье.
Разбегутся всюду мыши
Кто куда – в буфет, на полку.
Острый нос в оконной нише
Ищет терпеливо щелку,
Чтоб полакомиться студнем
За окном на длинном блюде.
По роялю пробегутся,
На столе в забытой чашке
Чаю сладкого напьются
И конфетную бумажку
Отнесут в укромный угол.
Побывают и у кукол.
Если кошки нет в квартире,
Мышки рады. Мышкам праздник.
Всех страшней им в целом мире
Кот – пушистый безобразник.
Автором этих строчек является малоизвестная поэтесса Наталья (Наталия) Петровна Кугушева. 24 сентября 2019 года исполнилось ровно 120 лет со дня ее рождения. Вряд ли в современных СМИ кто-нибудь и вспомнит дату. Да и полноценный биографический очерк ей посвящен только один. Его опубликовал А. Соболев в 2011 году вместе с изданием сборника стихотворений Н. П. Кугушевой «Проржавленные дни».
А между тем Наталья Кугушева писала замечательные стихи, и судьба ее является напоминанием всем нам о пагубности «построения нового мира» за счет слома жизней миллионов людей.
Родилась Наталья в семье, принадлежавшей к старинному княжескому роду Кугушевых, предок которого вышел из Орды в XVII веке. Кугушевы верно служили России как на военном, так и гражданском поприще на протяжении почти трех веков. Мама Натальи принадлежала к известному семейству Шильдеров. Хотя отец, фактически, бросил семью, детство у девочки и ее сестры было вполне безоблачным. Но грянувшая Первая мировая война принесла с собой и отблески предстоящих бурь.
Гимназию Наташа окончила в 1917 году. И испытывая тягу к написанию стихов еще с ранних лет, ринулась в революционную и постреволюционную литературную стихию яростно и бесповоротно. Кумирами на тот момент для нее являлись Александр Блок и Валерий Брюсов. Оба поэта приняли революцию, Наталья тоже делает это. Брюсов и Блок увлекались оккультизмом. Молодая поэтесса следует и такому увлечению, столь распространенному в богемной среде «Серебряного века». В 1918 году Кугушева принимается во Всероссийский союз поэтов и становится достаточно известной. Часть ее стихов данного периода просто невозможно читать, настолько они проникнуты дешевым пафосом революции. Наталья совершенно не ведала, что ее ждет впереди.
Вращаясь в литературных сферах советской России Кугушева познакомилась и с Сергеем Есениным и его творчество впечатлило молодую женщину. Именно Наталье Кугушевой принадлежат слова: «Есенин – сама поэзия».
Через много лет Кугушева (в 1950 г.) посвятила стихотворение памяти Сергея Есенина:
И пьяница, и повеса,
Завсегдатай ночных кабаков,
Он любил увядание леса
И вечернюю песнь облаков.
И в угарном, хмельном беспорядке
Оголтелых ночных передряг
Он молился стихами украдкой
О тоскующих душах зверья.
О рязанских родных косогорах,
И убогой весне деревень,
И о том, как врывается город
В золотую душистую лень.
Синеглазый и одинокий,
Не дописанными до конца
Он оставил чудесные строки
Хулигана и мудреца.
Известность Кугушева потеряла очень быстро. Она выходит замуж за «пролетарского писателя» Михаила Сивачева – любимца Максима Горького. Сивачев умирает в 1937 году. Вторым супругом Кугушевой становится Гвидо Бартель, инженер и пропагандист кремации, которую усиленно продвигает сама власть. Правда, документов об официальной регистрации брака до сих пор не найдено.
Роковым для Бартеля и Кугушевой явился 1941 год. Гвидо Бартеля отправили в казахстанскую ссылку, как представителя немецкой национальности. Наталья Кугушева добровольно поехала вместе с ним, последовав старой «декабристской» и революционной традициям. Только вот позиция советской власти коренным образом отличалась от дел «кровавого царского режима». Это легко сравнить, опираясь на воспоминания того же декабриста Д. И. Завалишина и слова самой Кугушевой.
Итак, вот что пишет Завалишин о передислокации «декабристов» из Читы на Петровский завод: «Так как Бурятская степь почти безлюдна по главному тракту, а расстояние между станциями очень большое, и самые станции нередко состоят из одного только почтового дома, то для нас везде были и на половине станции и нередко и на самых станциях приготовлены для лагеря бурятские юрты. В средине ставились юрты для нас; по углам – для караульных офицеров и солдат; в боку большая белая юрта для коменданта, а за нею юрты для его канцелярии и штаба; кругом всего лагеря располагалась цепь конных казаков и бурят. Кухни устраивались, смотря по направлению ветра, под ветром у лагеря, но внутри конной цепи. Для каждых четырех человек из нас назначалась особенная юрта; прислужники в ней были из бурят, кое-что понимавших по-русски; общую прислугу составляли солдаты и поселенцы, бывшие в прислуге при нашем хозяйстве. Если же случалось останавливаться в деревне, то для нас очищали несколько домов, выводя живших в них и назначая прислугу…
Для покупки заблаговременно провизии, один из нас ехал впереди за день с офицером, отправляясь всегда немедленно вперед, коль скоро мы приходили в лагерь, и он сдавал закупленную провизию. Впрочем, не запрещалось жителям приносить и к лагерю на продажу разные вещи, большею частью молоко, масло, ягоды, грибы и пр. Через день бывали дневки и дни бани приноравливали к дням, когда дневки случались в деревне, где можно было найти баню».
А теперь обратимся к письму Натальи Кугушевой: «Вот уже 9 дней едем… Нас здесь кормили – суп из пшена (вода и пшено) и овсяная каша. Очень трудно с чаем, на тысячу двести эшелона не хватает кипятка. Мы долго стоим с чайниками и ждем и возвращаемся пустыми. Очень долго стоим, больше стоим, чем едем. Погода скверная, который день холод и дождь. Не смотря на грязь и прочие неудобства я очень довольна путешествием, окунулись в самую гущу жизни, очень любопытные картины наблюдаем на дороге. Столько видим человеческих страданий, что какую-то в себе растишь внутреннюю энергию… Мы кое-как моемся на улице и гуляем на улице, по два дня не причесываемся. Приобрели вид настоящих бродяг. А Гвидо до того комичен, что сказать нельзя. А ночью, когда зажигается свечка в товарном нашем вагоне, прямо картина из Петербургских трущоб. И все время хочется есть, после Пензы кое-что появилось. Едим арбузы с хлебом, т.к. продовольствие почти кончилось. А ехать нам еще долго…».
Вот вам и контраст!
По прибытию на место ссылки, Бартеля и Кугушеву определяют на жительство в поселке №9 в 120-130 км от Караганды.
«Вождь мирового пролетариата» В. И. Ульянов-Ленин отбывал сибирскую ссылку в с. Шушенское. Проживал во вполне удобных помещениях, хорошо кушал (денежное содержание позволяло). Никто не принуждал его работать.
А что же дала им сварганенная советская власть Кугушевой и Бартелю, являвшимися совсем не врагами социалистического строя?
Ответ дает Наталья Кугушева: «Я уже писала, что Гвидо работает на поле. Получает кило хлеба. Деньги наши иссякли…
У нас земляной пол, топим кизяками, приобрели, наконец, топчан, а то спали на полу. Стола нету, купили две табуретки, на одной едим».
В начале января 1942 года Бартеля арестовали товарищи из Карагандинского НКВД. Более Наталья и Гвидо никогда не встречались. Бартель погиб в лагере в 1943 году.
Кугушева тяжело пережила катастрофу с арестом мужа. О судьбе Гвидо она узнала лишь через три года.
Наталья Кугушева не являлась ссыльной, не была осуждена, но вот из Казахстана ее никто не отпустил. И в каких же условиях ей пришлось жить?
Вновь узнаем из письма: «В декабре прошлого года я смалодушествовала и чуть-чуть не отправилась к праотцам. Но у меня так сгустились обстоятельства, что я не могла себя преодолеть – жила впятером в хате с 4 чеченцами, вшивыми, грязными, они у меня все воровали, по стенам лазили мокрицы, а хата была без двери (в декабре)…, а вся хата с носовой платок, а в дверях стояла корова, для того, чтобы в хату войти нужно было, – буквально, – лезть под хвост корове… Вот я и сдрейфила. Теперь держу себя в руках, крепко держу…»
Невольно начинаешь сравнивать с жизнью Ильича в Шушенском.
Свидетельствует революционер Г. М. Кржижановский: «Владимир Ильич был большим поклонником морозного чистого воздуха, быстрой ходьбы, бега на коньках, шахмат и охоты». А жена Ленина Н. К. Крупская передает следующие воспоминания: «Так живо встает перед глазами то время первобытной цельности и радостности существования. Все какое-то первобытное – природа, щавель, грибы, охота, коньки, тесный, близкий круг товарищей – ездили на праздники… в Минусинск, тесный, тесный круг товарищей – друзей, совместные прогулки, пение, совместное какое-то наивное веселье, дома – мама, домашнее первобытное хозяйство, полунатуральное, наша жизнь – совместная работа, одни и те же переживания, реакции: получили Бернштейна, возмущаемся, негодуем и т. д.».
Наталья Петровна иногда доходит до жутчайшего отчаяния: «Я больше не выдерживаю. Я потеряла все мужество, всю свою спасительную непроницаемость. Я форменно голодаю. Перспектив никаких».
Более и сказать нечего…
Кугушевой дали уехать из Казахстана в 1956 году. В столь любимой ею Москве жить негде и она поселяется в городе Малоярославце Калужской области.
Скончалась княжна Наталья Петровна Кугушева 22 апреля 1964 года в доме инвалидов в Кучино под Москвой. Место захоронения не известно.
Вместо P. S.:
Если станет тяжело мне
В этом лучшем из миров,
Ты меня, хороший, вспомнишь
И откликнешься на зов.
Ты придешь, большой и добрый,
Сядешь рядом за столом
(Сколько лет любимый образ
Проношу из дома в дом).
Расскажу тебе, что было
В эти страшные года,
Как жила, кого любила,
Как гремели поезда,
Как летели километры
Беспощадного пути,
Как теперь чужие ветры
Не дают домой уйти.
Дружно мы с тобой закурим,
Вспомним наш московский дом,
О родной литературе
Побеседуем вдвоем:
Сколько родилось поэтов,
Сколько сверстников ушло,
Как шатаются по свету
Одиночество и зло…
Ты посмотришь, как живу я,
Удивишься седине…
Там, где был ты, не тоскуют
О любви и тишине,
Там, где был ты, не стареют,
Не вздыхают о былом, –
И летят века скорее,
Чем года в пути земном.(Н. П. Кугушева)
