Башмаков А. А. — Характер нашего времени

Странное лихорадочное время! Как будто целые полчища людей, вчера еще сидевших взаперти, не разгибая спин, нежданно вырвались на вольный воздух и, полною грудью вдыхая в себя жи­вительные струи невесть откуда подувшего, непривычного дуновения с горных вершин, ходят как ошалелые, с налитыми кровью глазами и опьяневшими нервами; в чарующем оцепенении полу­мглистого золотого сна мятежно встают обманчивые образы, а язык, бессильный к тому, чтобы служить разуму, бессвязно лепечет в ответ на грозную бурю сердец…

У нас такие эпохи всегда возникают тогда, когда нашу госу­дарственную силу постигают внешние зловещие неудачи. Надо пол­агать, судя по описаниям современников, что таково было настроение конца 50-х и начала 60-х годов. Аналогия громадная. Но и то­чек различия больше, нежели обыкновенно думают. В 1856 году Россия была побеждена коализованной Европой. В 1904 году нас в действительности не били ни разу и едва ли может быть ра­зумное сомнение в окончательном торжестве России, не говоря о том, что вторую «севастопольщину» мы с неслыханною доблестью принимаем, как терновый венец, на краю мира, при таких условиях, в которых наши соперники-англичане, года четыре тому назад, терпели страшные поражения каждый раз, когда они не были в числе 40 человек на одного противника-бура.

Другая, более глубокая черта различия в том, что эпоха 50-х и 60-х годов была чревата такого действительного творчества духа и таких веками назревших сил, из которых не могло не вырасти обновления русской жизни во всем ее укладе. Если же обра­титься к смуте наших дней, то именно этот вопрос является в высшей мере сомнительным. С первого взгляда общественная смута представляется более острою, более вооруженною к потрясе­нию и разрушению, более наученною предыдущим опытом и, так сказать, техникою всеобщего потрясения. Но настроена ли она сози­дательно, насчитывает ли она в своих рядах действительно строительные силы, способна ли она к управлению умами, страстями и надлежащему комбинированию реальных интересов, коими жива наша громадная родина, словом сказать, есть ли в ней даже настолько серьезных сил, с которыми правительство могло бы считаться при выработке завтрашней государственной программы? В этом есть основание весьма и весьма усомниться.

Прислушайтесь к тому, что говорят пламенные защитники смуты. Им же, как известно, в наши дни счета нет, — первый и главный аргумент, во всех устах сводится, в крайнем слу­чае, к смягчающим всеобщую вину обстоятельствам. Нам гово­рят, что нам до сих пор так плохо жилось, что временно извиняется интеллигенции всех рангов, если она окончательно пере­стает интересоваться всем, что до сих пор называлось наукой, литературой, искусством, религией, лишь бы вся ее сила сливалась воедино и била как молот, в одну точку. Слова «порядочность», «честность», «культура», «развитие» давно потеряли свое прямое назначение и превратились в условные алгебраические знаки, с однообразным и нередко безобразным содержанием.

Число образованных людей давно уже удесятерилось, но средний тип действительно культурного человека понижается с каждым днем и эти бесчисленные волны интеллигентного пролетариата, вскормленные на одностороннем революционном идеализме, делаются все менее приспособленными к тем полезным задачам жизни, ради которых отрываются от населения ее частицы достояния, на которых строится образование страны.

Не менее характерно и то, кто занимается у нас «деланием революции». Если у вас есть досуги, читатель, и если вы вхожи в мир так называемых салонов и гостиных, вы скоро убедитесь в том, что этим «деланием» занимаются сытые люди всех рангов, прикосновенные, конечно, к щедротам неисчерпае­мой «матушки-казны», с тайными советниками во главе. Если вы заглянете в широко раскрытые залы, где сотни лиц обоего пола приходят, с замиранием дыхания, слушать модных, хотя иногда и бездарных витий, вас поразит общая черта: начнут за здравие, а кончать за упокой; сначала говорят о «психологии», о «вулка­нах» или о «норвежской литературе», смотря по заглавию лекции — и неизменно, ко всеобщему удовольствию, кончают все о том же… Даже вовсе уже не обиняками. А тем временем, по рядам ходит тарелочка, собирают на «страждущих». Наивная душа раскрывает кошелек: «О, с удовольствием, вы собираете на раненых? На-те, берите». «Да, собираем, — отвечают юной душе с ухмылением, — на раненых, только не на маньчжурских». А выходя из этих святилищ, наши безбородые сыновья и юные дочери расходятся с громкими формулами на устах и уходят рядовыми в глубокие ряды и полчища, в которых мы сначала заметили присутствие тайных советников.

Другое весьма ходячее оправдание тоже у всех на языке: «Мы не хотим, чтобы всюду бесконтрольно властвовали воры и взяточ­ники. Дайте нам широкий общественный контроль!»

Прекрасно. Посмотрим теперь реальные сценки, выхваченные из действительности. Вот залитой огнями зал. В воздухе душно; снаружи толпятся не попавшие в заседание. По группам ходят бледные, взволнованные вдохновители, многозначительно шепчутся, дисциплинируя ратных к предстоящей брани. Начинается. Настроение подвига чувствуется в воздухе: хоть в Камчатку!.. Колоколь­чик безнадежно звенит, председатель чего-то, но разрешает, по «независящим обстоятельствам», чему-то ставит преграду, но напрасно. Гордо прозвучали формулы, сложились просительные пункты, пошли густою волною подписывать заготовленные листы. Словом, ни дать ни взять — «Serment du Jeu de Paume» [«Клятва в зале для игры в мяч» — первое открытое выступление третьего сословия против короля в самом начале Великой французской революции, происшедшее в версальском зале для игры в мяч — прим. ред.] в 1791 году. A вы, стоя в стороне и вглядываясь скептическим оком в прохо­дящих мимо вас «граждан», узнаете в рядах единодушно слившегося собрания, наряду с видными представителями разных лагерей, известных вам казнокрадов или взяточников. Они заодно, ибо в эту минуту только сильные духом идут своей колеей. А где их сыскать, эту соль земли русской, этих действительно силь­ных духом, которые не убоятся стать во весь рост, когда кло­кочет ненависть и на грозный окрик, кто против, смогут спокойно, мужественно ответить: я!

Таков, без сомнения, дух переживаемых нами дней, во всей их дикой красе, но и во всей безнадежной их немощи. Весьма естественно, что наша молодежь, душевная сила которой задолго уже выветрилась еще в те годы, когда всюду, в других странах, ей надлежит лишь постепенно закаляться духом и складываться в рост, эта молодежь есть предопределенная жертва в такой же мере, как алкоголик, с ослабевшими клапанами сердца, сразу уносится в холерную эпидемию. Но нам, людям пожившим, пред­стоит другая, хотя и неблагодарная задача. От нас страна вправе ждать холодного измерения тех сил, из равновесия которых складываются события завтрашнего дня.

В этом отношении, беспощадный анализ может обнаружить много неожиданностей.

Будущее всегда принадлежит той стороне, на которой больше всего накоплено зиждительных сил и притом сил, подчиняе­мых сознательному мышлению, во всеоружии жизненноосуществи­мых государственных целей.

Текст приводится по изданию: Башмаков А. А. Характер нашего времени (сборник «За смутные годы. Публицистические статьи и речи», Спб. Русско-французская типография, 1906. С. 152-155). 
OCR и приведение в современную орфографию: Николай Гончаров