1.5. Недостроенный Храм

Задача современных идеалистов всегда упрощается донельзя, ведь их учат тому, что все потерпевшее неудачу нужно опровергнуть и отвергнуть. Однако, если рассуждать логически, то, на самом деле, все обстоит иначе. Вещи, о которых предпочитают забывать, могли бы спасти мир. Если человек скажет, что молодой претендент сделал бы Англию счастливой, то ему будет трудно что-то произнести в ответ. Если же кто-то скажет, что Георг сделал Англию процветающей, то мы все знаем, что ответить. То, что было предотвращено, всегда неуязвимо, а единственный успешный король Англии – тот, кто потерпел неудачу [1]. Именно потому, что якобитизм [2] потерпел поражение, мы не можем его назвать полным провалом. Потому что Коммуна потерпела неудачу как восстание, мы не можем сказать, что она разрушилась как система. Все подобные события похожи на кратковременные случайные вспышки. Мало кто понимает, насколько больших усилий они стоили, а факты, которыми наполнена история, были искажены настолько, что представляются нам гигантскими калеками. У меня есть возможность рассмотреть только два крупнейших факта современной истории: католическую церковь и современное развитие, которое коренится во Французской революции.

Когда четверо рыцарей пролили кровь и размозжили череп св. Фомы Кентерберийского [3], это было не просто проявлением гнева, но и своего рода черной завистью. Они не просто желали его крови, они желали его мозга. Этот поступок навсегда останется непонятным, если мы не разберемся в том, о чем думал мозг св. Фомы прямо перед смертельным ударом. А он думал о великой средневековой концепции: Церковь – судья мира. Бекет возражал против того, чтобы священник представал перед лордом Верховным судьей. И причина на то была очень простой, ведь священник осуждал верховного судью. Судебная власть сама по себе была субъективной. Короли сами были на скамье подсудимых. Идея же состояла в том, чтобы создать невидимое царство без армий и тюрем, но с возможностью публично осудить все царства земные. Излечила ли бы такая Высшая Церковь общество, мы определенно утверждать не можем, потому что Церковь никогда не была главенствующей. Во всяком случае, известно только , что в Англии князья подчинили себе святых. Вот мы и видим перед собой только то, чего хотел мiр, и некоторые из нас называют это неудачей. Но мы не можем просто так с этим соглашаться, ведь Церковь не хотела потерпеть ее. Трейси [4] ударил слишком рано. Англия еще не пришла к великому протестантскому открытию, что король всегда поступает правильно. Король сам потерпел неудачу в соборе, событие, достойное тех, кто сожалеет о непопулярности посещения церкви. Однако, открытие было сделано, и Генрих VIII разбросал кости Бекета также легко, как Трейси размозжил его череп.

Я имею в виду, что никто не хотел попробовать католицизм. Множество католиков были осуждены и обвинены. Я считаю, что мiр устал не от идеала церкви, а от ее реалий. Монастыри подвергались сомнению не из-за целомудрия монахов, а из-за их нечестия. Христианство оказалось непопулярным не из-за смирения христиан, а из-за их высокомерия. В значительной степени Церковь потерпела неудачу из-за своих служителей. Но в то же время и враги желали непременно покончить с ней задолго до того, как она смогла выполнить свою задачу. Нужна была общая схема жизни и мышления в Европе. А средневековая система начала интеллектуально распадаться на куски задолго до своего морального распада. У крупных ранних ересей вроде альбигойцев не было ни малейшего оправдания в моральном превосходстве.   Реформация начала разрывать Европу до того, как католическая церковь успела соединить ее воедино. Например, до Реформации пруссы вообще не были обращены в христианство. Бедняги едва успели стать католиками, прежде чем им приказали стать протестантами. Это объясняет их последующее поведение. Я вижу все это как первый и наиболее очевидный случай. Великие идеалы прошлого потерпели неудачу не из-за того, что произошло пресыщение ими, и они превратились в пережитки, а из-за того, что они просуществовали недостаточно долго. Человечество не прошло через Средневековье. Скорее, человечество в бегстве отступило от него, потерпев разгром. Христианский идеал не был опробован, проверен, он сразу был признан несостоятельным. Его сочли труднореализуемым и оставили без внимания.

То же самое мы наблюдаем и в случае Французской революции. Большая часть нашего нынешнего недоумения проистекает из того факта, что Французская революция наполовину преуспела, наполовину провалилась. С одной стороны, сражение при Вальми было решающим сражением Запада, а с другой – оказалось Трафальгаром. Мы действительно уничтожили крупнейшие территориальные тирании и сделали крестьянство свободным почти во всех христианских странах, кроме Англии (к этому мы вернемся позднее). Но представительский парламент – лишь жалкий обрывок всей республиканской идеи. Теория Французской революции предполагала две вещи, которые были достигнуты в то время, но не перешли к подражателям в Англии, Германии и Америке. Первой из них была идея благородной бедности: государственный деятель должен быть кем-то вроде стоика; вторая – идея полной публичности.  Многие английские писатели, одаренные богатым воображением, включая Карлейля, кажутся совершенно неспособными представить, как страстно восхищались такими людьми как Робеспьер и Марат. А ответ заключается в том, что ими восторгались за то, что они были бедными, когда могли бы быть богатыми.

Никто и виду не подаст, что этот идеал вообще существует в политике страны. Наши национальные представления о неподкупности фактически основаны на противоположном аргументе – теории, что у состоятельных людей на гарантированных постах не будет соблазна совершать финансовые махинации. Я не задаюсь вопросом, подтверждает ли эту теорию история английской аристократии от разграбления монастырей до захвата шахт. Но ведь идея о том, что богатство будет защитой от политической коррупции, является именно нашей. Английский государственный деятель уже куплен, чтобы его не подкупили. Он рождается с серебряной ложкой во рту, чтобы его нельзя было найти с серебряными ложками в кармане. Наша вера в эту защиту со стороны плутократии настолько сильна, что мы все больше и больше отдаем нашу империю в руки семей, в которых богатство наследуют люди без благородной крови и манер. Некоторые из наших политических домов все же ведут свои родословные, взяв в качестве герба вульгарность и пошлость. В случае многих современных государственных деятелей сказать, что он родился с серебряной ложкой во рту – значит поступить неверно и неадекватно. Он появился на свет с серебряным ножом во рту. Но все это только иллюстрирует английскую теорию о том, что бедность опасна для политика.

То же самое мы увидим, сравнив возникшие условия с революционной легендой, касающейся  гласности. Старая демократическая доктрина гласила: чем больше света проникает во все государственные департаменты, тем легче противостоять неправде.  Иными словами, монархи должны жить в стеклянных домах, чтобы монстры могли закидывать их камнями. Опять же, ни один поклонник существующей английской политики (если есть таковые) не сделает вид, что этот идеал исчерпан или хотя бы была попытка его воплотить. Очевидно, что публичная жизнь с каждым днем становится все более приватной. Французы продолжили свою традицию разоблачений и раздувания скандалов. Таким образом, они ощущают все наиболее сильно и остро, чем мы, но не сам грех, а необходимость признания греха. Первое слушание по делу Дрейфуса [5] могло произойти в Англии, второе же по закону было невозможно.

Если мы хотим понять, насколько далеки от изначальных республиканских идеалов, то лучший способ это сделать – осознать, насколько мы были далеки от элементов республики, существовавших при Старом порядке.

Мы не только менее демократичны, чем Дантон и Кондорсе, мы куда менее демократичны, чем Шуазель и Мария Антуанетта. Самые богатые дворяне до восстания были нуждающимися людьми среднего класса, по сравнению с нашими Ротшильдами и Розбери. В деле гласности старая французская монархия была куда более демократичной, чем любая из современных. Практически любой, кто желал, мог войти во дворец и увидеть, как король играет со своими детьми или подстригает ногти. Люди обладали монархом, как сейчас обладают Примроуз-Хилл [6] один из престижных и востребованных районов в северной части Лондона], они не имели права ничего изменить, но пользовались в своих интересах.

Старая французская монархия была основана на превосходном принципе, что даже кошка может увидеть короля. Но в наши дни кошка не в состоянии увидеть короля, если, конечно, это не ручная кошка. Даже тогда, когда пресса свободна для критики, она используется только для лести. Существенная разница заключается лишь этом: «Во времена тирании восемнадцатого века вы могли бы сказать: «К*****  Бр*****рда – распутник и расточитель». Свобода двадцатого века означает, что вам разрешено говорить: «Король Брентфорда – примерный семьянин и порядочный человек».

Но мы слишком долго откладывали главный аргумент, чтобы показать, как великая демократическая мечта, подобно великой средневековой мечте, в практическом смысле оказалась несбыточной. Что бы не случилось с современной Англией, дело не в том, что мы поняли все буквально или достигли с неутешительной полнотой католицизма Бекета или равенства Марата.

Я взял эти два случая просто потому, что они наиболее типичны среди десятков тысяч других. Мiр полон неосуществленных идей, настоящих незавершенных храмов. История не образуется из законченных строений, превращающихся в руины, а скорее состоит из недоделанных вилл, покинутых застройщиком-банкротом. Этот мiр больше похож на недостроенный пригород, нежели на пустынное кладбище.

Примечания

  1. В ноябре 1688 года принц Оранский высадился в Англии, и в декабре король Яков II  с незаконным сыном, герцогом Бервиком, покинутый дочерью Анной и ближайшими советниками, бежал во Францию, где Людовик XIV предоставил в его распоряжение Сен-Жерменский дворец. В феврале 1689 года парламент провозгласил королём и королевой Англии Вильгельма и Марию. Яков из Франции поддерживал постоянные отношения со своими приверженцами, готовившими заговоры в Англии и открыто восстававшими в Шотландии и Ирландии. В 1689 году Яков прибыл в Ирландию и стал во главе заговорщиков, поддержанных французскими войсками, но был в 1690 году разбит при Бойне. Его потомки (сын, Яков «Старый претендент», и внуки, Карл «Молодой претендент» и кардинал Генрих Стюарт) продолжали претендовать на английский и шотландский престолы и возглавлять партию якобитов вплоть до пресечения дома Стюартов (1807).
  2. Якобиты (англ. Jacobites) — приверженцы изгнанного в 1688 году «Славной революцией» английского короля Якова II и его потомков, сторонники восстановления на английском престоле дома Стюартов.
  3. Фома Кентерберийский, или Фома (Томас) Бекет (1118-1170) — одна из важнейших фигур в английской истории XII века, первоначально канцлер Генриха II, затем архиепископ Кентерберийский с 1162 по 1170 годы. Вступил в конфликт с Генрихом II и был убит, возможно, по наущению короля на ступенях алтаря Кентерберийского собора. Канонизирован Католической церковью в 1173 году, с XIX века почитается и Церковью Англии.
  4. Сэр Уильям де Трейси (умер в 1189 г.) — рыцарь и феодальный барон Браднинча, известен как один из четырех рыцарей, которые убили Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского, в декабре 1170 года.
  5. Дело Дрейфуса — судебный процесс в декабре 1894 года во Франции и последовавший за ним социальный конфликт (1896—1906) по делу о шпионаже в пользу Германской империи офицера французского генерального штаба, еврея родом из Эльзаса (на тот момент территории Германии) капитана Альфреда Дрейфуса (1859—1935), разжалованного военным судом и приговорённого к пожизненной ссылке при помощи фальшивых документов и на волне сильных антисемитских настроений в обществе. Дело получило большой общественный резонанс и сыграло значительную роль в истории Франции и Европы конца XIX — начала XX веков.
  6. Примроуз-Хилл — один из престижных и востребованных районов в северной части Лондона.