1.2. Разыскивается непрактичный человек

Есть одна популярная философская шутка, призванная показать всю бесполезность и бесконечность философских споров. Я имею в виду шутку о том, что первично: яйцо или курица? Я не уверен, что правильно понял ее, но в конечном итоге, это не имеет значения. Я не желаю вдаваться в метафизические и теологические тонкости, но спор о курице и яйце – пусть и незначительный, но очень удачный пример.

Эволюционисты-материалисты всецело довольствуются видением того, что яйцо есть невзрачный, уродливый овальный зародыш, появившийся на свет случайным образом.

Представители другой, супернатуралистической школы мысли (к которой я лично принадлежу) были незаслуженно обвинены в чудачестве из-за представлений о том, что наш круглый мир есть не что иное, как яйцо, высиженное нерожденной священной птицей, мистическим голубем пророков. Однако, перейдя к более скромным функциям, мы находим и другие более кричащие различия.

Неважно, существовала ли живая птица в начале нашей логической цепи рассуждения, но необходимо, чтобы она была в конце ее. Птица – вот на что стоит обратить внимание, но подойти к ней не с ружьем, а с волшебной палочкой, дарующей жизнь.

В ходе правильного размышления об этом нельзя рассматривать яйцо и птицу как равные, бесконечно и циклически повторяющиеся, взаимозаменяющие друг друга космические явления. Яйцо и птица не должны превращаться в шаблоны яйца и птицы. Яйцо, если угодно, — это мишень, а птица – дротик, к ней летящий. Одно – это средство, а другое – конечная цель. Они имеют бытие в разных ментальных мирах.

Оставим все эти сложности и представим, что яйцо — это не только завтрак на столе человека, но и существует для того, чтобы из него вылупился цыпленок. А курица живет не лишь для производства на свет другого яйца. Она вполне может развлекаться, славить Бога и даже служить источником вдохновения для французских драматургов. Живущая сознательной жизнью, курица ценна сама по себе.

Наша нынешняя политика полна шумной забывчивости. Мы забываем о том, что обеспечение счастливой и достойной жизни и есть конечный итого всех сложностей и компромиссов.

Мы говорим о полезных людях и учреждениях, как о курах, как о вещах, которые будут производить все больше и больше новых яиц, вместо того, чтобы взрастить нашу идеальную птицу, орла Зевса или лебедя Эйвона или же того, кого захотим. К сожалению, мы оперируем лишь понятиями процесса и зародыша. Процесс, оторванный от божественной сущности, оказывается сомнительным и нездоровым: яд проникает в зародыши всего, а наша политика становится гнилым, тухлым яйцом.

Идеализм анализирует все сугубо с практической точки зрения. Идеализм считает, что надо рассматривать кочергу как предмет, которым можно ударить, прежде чем обсудить ее пригодность для избиения жены. И поэтому мы должны будем задаться вопросом о том, достаточно ли яйца для выращивания домашней птицы, прежде чем решим, что яйцо непригодно вообще для практической политики.

Но я знаю, что это первичное стремление к теории (представляющая собой лишь преследование цели) есть не что иное как занятие бесполезными, пустяковыми делами, когда на самом деле горит Рим.

Школа, представителем которой является лорд Розбери, пыталась подменить моральные и социальные идеалы, бывшие до настоящего времени мотивами политики, залогом согласованности и целостности социальной системы, так называемой «эффективностью».

Я не уверен насчет секретной доктрины, которой следует эта секта. Но, насколько я понимаю, «эффективность» означает, что мы должны узнать о машине все, за исключением того, для чего она предназначена.

В наше время возникла одна странная ситуация: когда все проваливается в тартарары, мы ищем практичного человека. А на самом деле все обстоит с точностью, да наоборот: если все идет не так, возникает острая нужда в непрактичном человеке.  По крайней мере, нам нужен теоретик. Практичный человек – это человек, привыкший к естественному ходу вещей, когда все идет своим чередом, все работает, как надо. Когда что-то перестает работать, вам нужен мыслитель — человек, у которого есть предположение, почему все это не работает.

Глупо заниматься пустяками, когда горит Рим, но зато правильно изучать теорию гидравлики, пока горит Рим, чтобы хотя бы потушить следующий пожар.  Затем нужно отбросить повседневный агностицизм и попытаться познать суть вещей (rerum cognoscere causas).

Если у вашего аэроплана легкая неисправность, то умелый человек ее быстро устранит. Но, если возникло нечто серьезное, то придется вытащить  из колледжа или лаборатории какого-нибудь старого, обросшего седыми волосами профессора не от мира сего, чтобы он все проанализировал как надо. И чем сложнее будет случай, тем рассеяннее будет теоретик, которому придется столкнуться с данной проблемой. Иногда никто, кроме человека (возможно безумного), изобретшего ваш летательный аппарат, не поймет и не скажет вам, что с ним случилось.

«Эффективность» бесполезна по той же причине, что и сильные люди, сила воли, сверхлюди. А все потому, что приходится иметь дело лишь с результатами действий. Нет философии для рассмотрения случая, прежде чем он произойдет, нет свободы выбора.

Действие может быть успешным или нет только тогда, когда оно совершено. Если оно только начинается, то его можно лишь абстрактно считать верным или неверным.

Не существует отступающего победителя (тогда какой он победитель, если отступает?). Победителя не назначают заранее, без борьбы, ведь она и ведется, чтобы выяснить, какая сторона победит.

Если какая-то операция прошла, то она была эффективной. Если человек убит, то убийство было эффективным. Палящее солнце эффективно, когда делает людей ленивыми, а их подгоняет ланкаширский десятник.

Метерлинк эффективен, заставляя людей испытывать духовные потрясения, также как Кроссе и Блэкуэлл, кормящие людей джемом. Все зависит от того, чем вы хотите быть наполненным. Лорд Розбери, как современный скептик, предпочитает духовные потрясения. Я же, как ортодоксальный христианин, предпочитаю джем. Они эффективны, пока выполняют свое дело и неэффективны, когда все сделано. Человек, который много думает об успехе должен быть вялым сентименталистом, должен всегда оглядываться назад. Если он любит только победу, то должен всегда опаздывать на битву. Для человека действия нет ничего, кроме идеализма.

Этот определенный идеал оказывается куда более важным и неотложным при решении нашей английской проблемы, чем любые ближайшие планы и предположения. Настоящий хаос вызван каким-то общим забвением всего, к чему первоначально стремились люди.  Никто не требует того, чего желает, но каждый требует то, что, как ему кажется, он может получить. Сначала люди забывают то, чего первоначально желал человек, а после успешной и энергичной политической жизни сам человек забывает об этом.

Все это лишь экстравагантный бунт второсортных лучших, пандемониум крайних средств.

Этот вид уступчивости не просто предотвращает любое героическое постоянство, но и любой реальный практический компромисс. Можно найти среднее расстояние между двумя точками только если они остаются на месте. Можно договориться между двумя сторонами, которые не могут получить то, что хотят; это же можно сделать даже если никто из них не скажет, чего он жаждет.

Владелец ресторана предпочел бы, чтобы клиенты обдумывали свой заказ (а не требовали, скажем тушеного ибиса или отварного слона), но не чтобы клиент сидел, схватившись за голову руками, погрузившись в арифметические расчеты, посвященные количеству еды в помещении.

Большинству из нас доводилось страдать от дам, приносящих своей извращенной бескорыстностью  куда больше хлопот, чем эгоистичные женщины: они всегда требуют непопулярное блюдо или борются за худшее место.

Большинство из нас знали партии или экспедиции, полные этой бурлящей суетливой самоотверженности.

Из-за гораздо более низких мотивов, чем у замечательных леди, наши практичные политики всегда находятся в замешательстве, всегда сомневаются в своих реальных требованиях.

И нет ничего такого, что могло бы воспрепятствовать согласию среди неразберихи кучки капитулянтов.

Нас постоянно сбивают с толку политики, которые выступают за светское образование, при это считающие, что бесполезно работать в его сфере; политики, которые выступают за тотальный запрет чего-то, но не уверены в его необходимости; те, кто сожалеет о введении обязательного образования, но продолжает быть его сторонником; те, кто говорит о праве крестьян на собственность, но голосует за что-то иное.

Именно этот безумный сбивчивый оппортунизм и мешает всему. Если бы наши государственные деятели были провидцами, то они смогли бы сделать что-то практическое.

Если мы спросим о чем-то абстрактном, мы можем получить что-то конкретное.  Но, как бы то ни было, невозможно не только заполучить то, чего хочется, но и даже части его, в случае, когда никто не может обозначить цель, как конечный пункт на карте.

Четкость и устойчивость, которые были ранее, исчезли. Мы забываем, что слово «компромисс» влечет за собой и жесткое и звенящее слово «обещание». Умеренность не является понятием расплывчатым, как и совершенство. Средняя, промежуточная точка зафиксирована как крайняя.

Если пират заставит меня пройти по доске, то мне бесполезно будет предлагать (в здравом смысле, в качестве компромисса) пройти разумное расстояние. Речь идет о разумном расстоянии, которое для меня и пирата совершенно различно. Есть определенная математическая доля секунды, в которую доска опрокинется. Мой здравый смысл заканчивается незадолго до этого момента, а для пирата же он начинается как раз после него. Но эту точку также трудно определить, как прочесть любой геометрический чертеж. Она абстрактна, как и любая богословская догма.

Текст приводится по изданиюGilbert Keith Chesterton. Wanted, an Unpractical Man (What’s Wrong with the World, London, Cassell, 1912, p. 8-15)
Впервые на русском языке специально для нашего сайта!
Перевод: 
Гончаров Н.А.
Вычитка и правка: 
Гончаров А.И