Последние несколько десятилетий отмечены особым насаждением романтики будущего. Кажется, мы решили не разбираться в том, что происходило когда-то, и с некоторым облегчением обращаемся к рассуждениям о том, что должно произойти, а это, очевидно, намного проще. Современному человеку уже не нужны воспоминания своего прадеда, он занят написанием детальной и авторитетной биографии своего правнука. Вместо того, чтобы трепетать перед призраками умерших, мы боязливо трясемся над тенью еще не рожденного ребенка. Подобный дух пронизывает абсолютно все, даже футуристические романы. Сэр Вальтер Скотт в начале девятнадцатого века стоял у истоков романов о прошлом, г-н Г. Дж. Уэллс в начале двадцатого столетия же находится у истоков романов о будущем. Старая история, предположительно, могла начинаться так: «Поздним зимним вечером двое всадников были замечены в…» Новая история должна начинаться так: «Поздним зимним вечером двое летчиков будут замечены в…» В этом движении есть некое очарование, есть что-то живое, энергичное, хотя и эксцентричное во взглядах людей, сражающихся в битвах, которые еще не произошли, светящихся воспоминаниями о завтрашнем утре. Человек, обгоняющий по развитию возраст – довольно знакомый случай. Но эпоха, обгоняющая свой возраст – поистине странное явление.
Но если полностью учесть этот поэтический элемент и человеческую испорченность, то я без сомнений смогу утверждать, что этот культ будущего есть отражение слабости и трусости эпохи. Своеобразное зло этой эпохи заключается в том, что несмотря на мнимую энергичность и боевитость, ею движет страх, а джингоизм [1] по своей сути просто ничтожен, но не потому, что дерзок, а потому что робок.
Причина, по которой современное оружие не возбуждает воображение, подобно доспехам и знаменам эпохи Крестовых походов, кроется не во внешнем уродстве или красоте. Некоторые боевые корабли прекрасны словно море, а большинство норманнских шлемов с переносицей также безобразны, как и норманнские носы. Атмосфера уродства окружает нашу научную войну. Она является последствием паники, которая лежит в основе этой военной гонки. Цель Крестовых походов была действительно целью, это было стремление к Богу, безумное утешение для храбреца. Цель современного оружия не является целью вовсе. Это отход, отступление, бегство от дьявола, который поймает самого крайнего.
Невозможно себе представить средневекового рыцаря, рассуждающего о французских копьях, которые делают все длиннее и длиннее, боящегося все время увеличивающихся в размерах немецких кораблей. Человек, назвавший «Школу синего моря» [2] «Школой панического страха» [3], высказал психологическую истину, которую представители самой школы едва ли смогли бы опровергнуть. Даже «двудержавный стандарт» [4], если так угодно, в некотором смысле является унизительной необходимостью. Ничто не оттолкнуло так многие великодушные умы от империалистических инициатив, как тот факт, что они обычно выставляются в качестве скрытой или внезапной защиты от мира холодной алчности и страха. Например, Бурская война [5] была окрашена убеждением не своей правоты, а тем, что буры и немцы поступили не так как надо. Это и повело нас через море. Мистер Чемберлен [6], я полагаю, сказал бы, что война была пером в его шляпе. Так оно и было – война была белым пером бесславия [7].
Теперь тот же самый первобытный страх я испытываю в нашем патриотическом стремлении к наращиванию вооружений, в нашем рвении увидеть будущее общества. Современный разум привязывается к будущему от того чувства усталости, которое он испытывает от ужаса перед прошлым. Он несется в будущее. Как говорится в известной поговорке – постучал в дверь в середине будущей недели [8]. Но побуждение, которое ведет его, не влияет на будущее. Будущего не существует, потому что оно еще впереди. Скорее всего, здесь проявляется боязнь прошлого, боязнь не только зла в прошлом, но и добра. Невообразимая добродетель человечества ломает мозг. Ведь было в прошлом так много пламенных убеждений, которые нам не по силам, так много героических поступков, которые мы не сможем не то, что совершить, но даже сымитировать, так много усилий, попыток возвести монументальное, достичь воинской славы, которые одновременно нам кажутся великими и жалкими.
Будущее является убежищем от ожесточенной борьбы, которую вели наши предки. Старое поколение, а не молодое стучится в нашу дверь. Лучше же ведь бежать, как сказал Хенли [9], по улице «Вот-вот», где находится пристанище «Никогда» [10].
Приятно ведь играть с детьми, особенно с еще не рожденными. Будущее – это чистая стена, на которой каждый человек может написать свое имя большими буквами как захочет; прошлое же – это неразборчивые каракули вроде Платона, Исайи, Шекспира, Микеланджело, Наполеона. Будущее я смогу сделать подобным себе, сузить его; прошлое, увы, такое же необъятное и неспокойное, как все человечество. Результат современной точки зрения таков: люди изобретают новые идеалы, потому что не осмеливаются использовать старые. Они с энтузиазмом смотрят вперед, боясь оглядываться назад.
В истории нет революции, которая, по сути, не была бы реставрацией. Вот что заставляет меня сомневаться в современной привычке смотреть в будущее: все люди в истории, которые действительно внесли свой вклад в будущее, устремляли свой взор в прошлое. Я не говорю, об эпохе Ренессанса — название говорит само за себя. Новизна Микеланджело и Шекспира началась с момента нахождения старых ваз и манускриптов. Кротость поэтов произошла из кротости собирателей древностей. Великое средневековое возрождение было воспоминанием о Римской империи. Реформация оглядывалась назад, обращаясь к Библии и библейским временам. Современное католическое движение обратилось ко временам святых отцов Церкви. Но это современное движение можно счесть самым анархичным из всех и самым консервативным.
Никогда прошлое не почиталось людьми так, как французскими революционерами. Они пытались призвать небольшие республики античности с уверенностью, с которой взывают к богам. Санкюлоты уповали (как видно из названия) на возвращение простоты. Они неистово верили в далекое прошлое, некоторые бы назвали его мифическим.
По какой-то непонятной причине человек всегда должен сажать свои фруктовые деревья на кладбище. Человек может найти жизнь только среди мертвых.
Человек – уродливое чудовище, его ноги идут вперед, а лицо обращено назад. Он может сделать будущее пышным и величественным только думая о прошлом. Когда он пытается думать только о будущем, его разум исчезает, наступает слабоумие. Некоторые называют это нирваной.
Завтра – лик Медузы Горгоны, человек должен видеть его лишь отраженным в сияющем щите вчерашнего дня. Если он увидит его сразу, напрямую, то превратится в камень. Такова была участь всех тех, кто реально представлял себе судьбу и будущее как нечто ясное, неизбежное. Кальвинисты вместе со своим совершенным учением о предопределении обратились в камень. Современные ученые-социологи (с их надоедливой евгеникой) превращаются в камень. Разница лишь в том, что из пуритан получаются неплохие каменные статуи, а из последователей евгеники – причудливые истуканы.
В прошлом есть одна особенность, которая больше, чем все остальные, бросает вызов современным людям, угнетает их, толкает к безликому будущему. Я имею в виду наличие в прошлом высоких идеалов, никогда не осуществленных, оставленных и заброшенных. Вид этих грандиозных неудач печалит беспокойное и болезненное поколение; люди предпочитают хранить о них странное молчание, порой недобросовестное. Их предпочитают полностью исключать из газет и учебников истории.
Например, они часто говорят вам (расхваливая грядущую эпоху), что мы стремимся к созданию Соединенных Штатов Европы. Но они тщательно скрывают то, что на самом деле мы к Соединенным Штатам Европы никогда не придем, а такой термин, по сути, существовал в латинском языке в Средневековье.
Они никогда не признают, что международная ненависть (называемая ими варварской) – есть явление недавнее и что именно она и разрушила идеал Священной Римской империи. Или же вам снова станут толковать, что грядет социальная революция, великое восстание бедных против богатых, не осознавая, что Франция уже предпринимала подобную попытку, а она была растоптана и забыта.
Я с уверенностью могу сказать, что в современных письменных источниках полно предсказаний появления таких идеалов в будущем с одновременным игнорированием их в прошлом. Каждый это может проверить самостоятельно. Прочтите тридцать-сорок страниц любого памфлета, пропагандирующего мир в Европе, и посмотрите, как много из них славит старых римских пап или императоров за сохранение мира. Прочтите несколько эссе или стихов, воспевающих социал-демократию, и вы увидите, в скольких из них восхваляются старые якобинцы, которые умерли за нее.
Эти колоссальные руины для современного человека словно огромное бельмо на глазу. Поэтому, оглядываясь назад, на бескрайнюю долину прошлого, он видит великолепные в перспективе, но недостроенные города. Они были не завершены из-за раздоров или случайностей, непостоянства, утомления или погони за чужой философией. Мы не просто отменили то, что должны были сделать, но отменили даже то, что хотели сделать.
Сейчас постоянно твердят, что современный человек является наследником всех прошлых эпох и что он извлек пользу из всех прошлых человеческих экспериментов. Даже и не знаю, что сказать в ответ, кроме как попросить читателя взглянуть на современного человека (как это только что сделал я) – посмотреть в зеркало. Неужели мы с вами подобны двум сияющим башням, возведенных из самых возвышенных идеалов прошлого? Действительно ли мы реализовали все великие исторические идеалы один за другим, которых придерживались наши предшественники: от нашего нагого далекого предка, обладавший достаточной храбростью, чтобы убить мамонта каменным ножом до греческого гражданина, от христианского святого до нашего деда или прадеда, возможно зарубленного саблей манчестерского йоменри [11] или застреленного в 48-ом году [12]?
Мы достаточно сильны, чтобы убивать мамонтов копьем, но достаточно ли мы милосердны теперь, чтобы пощадить их? Есть ли в мире мамонт, которого мы убили или пощадили? Когда мы отказываемся поднимать красный флаг и стрелять из-за баррикад, как наши деды, то мы проявляем неуважение к социологам или солдатам? Опередили ли мы в чем-то воина или аскета-святого? Боюсь, что если мы и опередили воина, то только в том смысле, что убежали от него. Если мы опередили святого, то, скорее всего, мы прошли мимо, не поклонившись.
Вот она наша ограниченность новых идей, ограниченность эффекта будущего. Наш современный пророческий идеализм узок, потому что он подвергся процессу отбора, урезывания, исключения.
Мы должны взывать к новому, потому что нам не позволено взывать к старому. Вся позиция основана на той идее, что у нас уже есть все то лучшее, что можно было извлечь из прошлого. Но ведь мы не получили всего хорошего из него. На данный момент мы вообще не получили ничего хорошего. Как для реставрации, так и для революции нужна полная свобода.
В наши дни мы часто можем читать о храбрости или дерзости, с которой восставшие борются против старой тирании или суеверия. Нет ничего храброго в том, чтобы бороться со старыми целями, ведь это все равно, что сражаться с бабушкой. Действительно смел тот, кто бросает вызов тиранам, молодым, как утро, и суевериям, свежим, как первые цветы. Настоящий вольнодумец – этот тот, чей разум свободен как от будущего, так и от прошлого. Его особо не заботит то, что было и то, что реально произойдет в будущем. Он знает только то, что должно быть.
И, чтобы продолжить мысль, я настаиваю на этой абстрактной независимости. Хочу назвать одну из первейших ошибок, которая заключается в современном предположении о том, что прошлое вернуть невозможно. Есть одна метафора, которую обожают современные люди, они говорят: «Невозможно обратить часы вспять». И есть простой и очевидный ответ: «Можно». Часы являются механической конструкцией, созданной человеком, и их стрелки могут быть переведены до любой цифры, любого часа. Также и общество, как человеческое творение, может быть реконструировано по любому из существовавших планов.
Есть еще одна пословица: «Раз ты заправил кровать, то тебе на ней спать», и это снова ложь. Если я сделаю свою кровать неудобной, то я могу заправить ее снова. Мы можем вернуть гептархию [13] или кареты, если пожелаем. Возможно, на это потребуется некоторое время и окажется нецелесообразным, но это не является невозможным в отличие от возвращения в прошлую пятницу.
Прежде всего, должна быть свобода восстановления. Я могу потребовать возвращения старой патриархальной системы кланов, как у шотландских горцев, если это устранит наибольшее из зол. И это определенно уберет некоторые неприятности, например, неестественное чувство подчинения грубым, хладнокровным незнакомцам, бюрократам, полисменам. Я готов потребовать независимости маленьких греческих или итальянских городов, объявить суверенитет Брикстона или Бромптона, если это окажется наилучшим средством от всех бед. В конце концов, это стало бы неплохим средством. В маленьком государстве не было бы иллюзий насчет некоторых людей или предпринимаемых мер, обычно подпитываемых крупными национальными и международными газетами. Просто так вы бы не смогли убедить город-государство в том, что мистер Бейт – англичанин, или, например, мистер Диллон – головорез, как невозможно было бы запросто уверить гемпширскую деревню в том, что деревенский пьяница вовсе им не является, а деревенский дурачок совсем не деревенский дурачок, а государственный деятель.
Тем не менее, я не требую, чтобы, скажем, Брауны или Смиты носили разные тартаны. Нет, я не требую независимости Клэпхема. Я требую своей собственной независимости, требую, чтобы я мог выбрать любой из инструментов во Вселенной для своих целей, и я не допущу того, чтобы хоть какой-то из них был притуплен, потому что его уже использовали.
Примечания
- Джингоизм — шовинистический национализм в Англии. Вошёл в употребление в Великобритании в период русско-турецкой войны 1877—78, когда после посылки в турецкие воды английской эскадры для противодействия продвижению русских войск в стране резко усилились шовинистические настроения. Для джингоизма характерны пропаганда колониальной экспансии и разжигание национальной вражды.
- Blue Water School (разг.) — «школа синего моря», политики, считающие сильный флот и господство на море необходимыми условиями для военного могущества страны.
- Blue Funk School — «школа панического страха», где blue funk (разг.) — сильная боязнь совершить какое-либо действие, панический страх перед чем-либо.
- Two Power Standart – «двудержавный стандарт», согласно которому британский флот должен был быть сильнее, чем два любых других флота в мире вместе взятые. Означал также переход к новым методам планирования военно-морского бюджета. Был утвержден Актом о морской обороне 1889 года.
- Вторая англо-бурская война 1899—1902 годов — превентивная война бурских республик — Южно-Африканской республики (Республики Трансвааль) и Оранжевого Свободного государства (Оранжевой Республики) против Британской империи, закончившаяся победой последней.
- Джозеф Чемберлен (8 июля 1836 — 2 июля 1914) — британский фабрикант, один из самых успешных и влиятельных политиков викторианской Англии. Единственный член кабинета министров, не имевший университетского образования. Вдохновитель англо-бурской войны 1899—1902 годов.
- Белое перо – символ позора, трусости.
- Knocked into the middle of next week – фразеологизм, обычно переводимый как «всыпать по первое число». Здесь в контексте можно воспринимать и как дословно, буквально т.е. «разум постучался в середине следующей недели» (показано стремление, рвение к будущему) и как «разум сам себя толкнул в будущее».
- Уильям Эрнст Хенли (23 августа 1849 — 11 июля 1903) — английский поэт, критик и издатель, более всего известный стихотворением 1875 года «Непокорённый».
- By the street of ‘by-and-bye’ one arrives at the house of ‘Never’ — английская пословица, означающая в дословном переводе: «По улице «Вот-вот» попадешь в дом «Никогда»). Возможный русский эквивалент — пословица: «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня».
- The Manchester Yeomanry (Manchester and Salford Yeomanry cavalry) — Манчестерская и Солфордская кавалерия, йоменский полк, сформированный в ответ на социальные волнения в Северной Англии в 1817 году. Добровольческий полк стал печально известен своей причастностью к резне в Петерлоо 1819 года, в которой было убито до 15 человек и 400–700 получили ранения. Был расформирован в 1824 году. Йомены, йоменри — в феодальной Англии свободные мелкие землевладельцы, которые, в отличие от джентри, самостоятельно занимались обработкой земли.
- Европейские революции 1848—1849 («Весна народов») — общее наименование революционных движений, выразившихся в форме неповиновения власти, вооружённых восстаниях, декларирования новой государственности в европейских странах в середине XIX века
- Гептархия – греч. «семивластие». Семь германских королевств образовались в течение VI-го столетия и в особенности во второй его половине. Сначала образовались королевства англов: Нортумбрия на севере от Хамбера; Ост-Англия или Восточная Англия между Уашем и Темзой; Мерсия, в центре; Кент на юго-востоке; потом образовались три саксонских королевства, – восточное (Эссекс), южное (Сассекс), и западное (Уэссекс).
Перевод: Гончаров Н.А.
Вычитка и правка: Гончаров А.И
