1.7. Свободная семья

Давайте возьмем для рассмотрения один основной пример – институт, который называется личным домом, или просто домом, оболочку, неотделимую часть семьи, как орган человеческого тела.

Мы рассмотрим всеобщие общественные и политические тенденции, которые стремятся сломать это уникальное древнее убежище.

О семье я хочу сказать лишь несколько слов, и этого будет достаточно.

Я хочу оставить в стороне все эти спекуляции о ее животном происхождении и детали ее социальной реконструкции. Для меня важно лишь ее повсеместное присутствие. Это необходимость для человечества, это (если так угодно выразиться) ловушка для человеческого рода.

И только превратившись в полного лицемера и игнорируя этот весомый факт, можно говорить о «свободной любви», будто любовь – это какой-то пустяковый эпизод из жизни вроде прикуривания сигареты или насвистывания мелодии.

Предположим, что каждый раз, когда человек закуривал сигарету, из колец дыма появлялся огромный джинн и всюду следовал за ним как послушный раб, а когда он насвистывал мелодию, то призывал с небес ангела, и серафим должен был ходить повсюду с ним на веревочке.

Используя эти катастрофические примеры, можно провести некие параллели с последствиями землетрясения. Однако все это Природой соединено с полом. И с самого начала становится ясным, что человек не может быть свободным любовником: он либо предатель, либо связанный чем-то человек. Второй элемент и образует семью со всеми ее последствиями, которые хоть и колоссальны для человека, но проявляются постепенно. Сигарета же рождает маленького гиганта, а песня – лишь маленького серафима. Отсюда и возникает необходимость в системе длительного сотрудничества, отсюда и рождается семья во всем ее воспитательном смысле.

Можно сказать, что дом является своего рода единственным анархистским институтом. По своей природе он старше закона и стоит вне государства. Он обновляется или разрушается силами, связанными с обычаями или с кровным родством. Однако это не следует понимать, будто государство не имеет власти над семьями. Государственная власть применяется и должна применяться в ненормальных случаях. Но в большинстве типичных случаев, вроде семейных радостей или семейных скорбей, для государства в семью входа нет. Сюда закон не вмешивается не потому, что не должен, а потому что не может.

Так же как для охвата законом есть поля слишком далекие и слишком близкие, так и человек скорее сможет увидеть Северный полюс, чем свою спину.

Мелкие и близкие предметы выходят из-под контроля также как огромные и удаленные, и образцом тому служат подлинные радости и печали семейные. Если ребенок плачет и просит достать с неба Луну, то полисмен не сможет ни достать Луну, ни успокоить ребенка.

Только существа, чрезвычайно сродненные между собой: муж и жена, мать и дети – способны делать друг друга счастливыми или несчастными. И с этим не сможет справиться никакое общественное принуждение.

Если бы брак расторгался каждое утро, то это все равно не вернуло бы ночной покой человеку, который не спал и мучался из-за ссоры. Да и что хорошего в том, чтобы наделять человека большой силой, когда он хочет всего лишь немного покоя?

Ребенок всегда зависит от плохой матери. Мать остается преданной даже самым недостойным детям. И в таком случае все попытки законного реванша тщетны.

Подобная трудность встречается даже в особых случаях, когда обязан действовать закон, и это озадачивает служителей его. Приходится забирать кормильца, чтобы спасти детей от голода.  Часто становится необходимым разбивать сердце жены, потому что муж уже разбил ей голову.

Государство не обладает достаточно деликатным инструментом, способным разорвать укоренившиеся привычки и семейные привязанности. Оба пола, и в счастье, и в несчастье, слишком тесно связаны, чтобы можно было провести между ними лезвием ножа закона разделительную черту.

Мужчина и женщина – одна плоть, даже если и не один дух. Человек четвероног. На эту древнюю анархическую близость типы власти не влияют. Из-за своей телесной целостности и привязанности она будет или удачной, или не удачной, хоть при республике в Швейцарии, хоть при деспотизме Сиама. Хотя даже республика в Сиаме не сделала бы почти ничего для освобождения сиамских близнецов.

И проблема не в браке, а в поле. И она будет ощущаться даже при самом свободном сожительстве. Тем не менее, большая часть человечества верила не в абсолютную свободу в этом вопросе, а в более или менее прочную связь. Племена и цивилизации расходятся во мнениях, когда эту связь можно ослаблять, но все они согласны в том, что она существует. Ее можно ослаблять, но никак не разрывать.

Мне нет необходимости обсуждать мистический взгляд на брак, которого я сам придерживаюсь – великой европейской традиции понимания брака как таинства. Достаточно лишь сказать, что и язычники, и христиане одинаково считали, что брак есть связь, которую нельзя прекращать. Иными словами, эта человеческая вера в связь между полами держится на принципе, который современному уму непросто понять. Этот принцип схож с явлением второго дыхания при беге.

А принцип таков: во всем, что доводится человеку испытывать, иметь, даже в каждом случае удовольствия есть точка боли, период скуки, который нужно пережить, чтобы удовольствие могло преобразиться, продолжиться.

Радость битвы наступает после первого страха смерти. Радость чтения Вергилия приходит после его утомительного изучения. Удовольствие к морскому купальщику приходит после ледяной морской ванны. А успех брака наступает после неудавшегося медового месяца. Человеческие законы, обеты и контракты – лишь множество способов выжить, пережить этот переломный момент, момент потенциальной капитуляции.

Во всем на земле есть момент, когда ничто не сможет нас сдержать, не сможет заставить что-то сделать, кроме необходимости или чести. Вот тогда учреждение и поддерживает человека, помогает ему перейти на твердую почву. Является ли этот факт человеческой природы достаточным, чтобы оправдать христианское возвышенное понимание брака как таинства – это другой вопрос. Но этого вполне достаточно, чтобы оправдать общечеловеческое понимание брака как некой постоянной нерушимой структуры, расторжение которого, разрушение которой является не просто ошибкой, но и позором.

Важным элементом является не продолжительность, а безопасность. Два человека должны относиться друг к другу справедливо, и неважно, будет ли это на время двадцатиминутного танца или на двадцать лет в браке. В обоих случаях дело в том, что, если человеку в первые пять минут скучно, он должен продолжать, заставлять быть себя счастливым. Принуждение превращается в своего рода поощрение, а анархия (или то, что некоторые называют свободой) оказывается частично гнетущей и обескураживающей.

Если бы мы все плыли в воздухе, словно пузыри, свободно дрейфуя, то никто бы не набрался смелости начать разговор. Неловко выговаривать предложение дружеским шепотом, а затем выкрикивать вторую половину, при этом первая бы уже уплыла в свободный аморфный эфир. Двое должны поддерживать друг друга, отдавать должное друг другу.

Если у американцев существует возможность развода из-за того, что двое «не сошлись характером», то я не пойму, почему они все до сих пор не развелись. Мне известно множество счастливых браков, где присутствовала несовместимость. Вся цель брака – побороть себя, пережить момент, когда несовместимость поспешит проявить себя. Ведь, на самом деле, все мужчины и женщины несовместимы друг с другом.

Текст приводится по изданиюGilbert Keith Chesterton. Free Family (What’s Wrong with the World, London, Cassell, 1912)
Впервые на русском языке специально для нашего сайта!
Перевод: 
Гончаров Н.А.
Вычитка и правка: 
Гончаров А.И