Стефан Остроумов, протоиерей — Суждения замечательнейших естествоведов XIX века в защиту христианской веры

Еще греческий мудрец Платон сказал, что Вселенная есть послание Бога к человеку. Судя по этому, естествозна­ние должно быть естественным союзником религии. Но в минувшем веке материалисты и неверы, становясь под знамя естествоведения, начали упорную борьбу против веры в Бога и вечную жизнь.

Вследствие этого широко распространилось мнение, что есте­ствоведение — наука опасная для религии и почти неизбежно ведущая к атеизму и материализму. Такое мнение усердно поддерживалось некоторыми естествоведами ХІХ-го века, про­славленными, но пережившими свою славу. Один из таких, Бюхнер, высказал, что из трех естествоведов два непре­менно атеисты (très physici, duo athei).

Тем не менее считать естествоведение врагом религии нет достаточных оснований. Естествоведение имеет дело с фактами опыта внешнего, поэтому не может решать вопросов о душе и начале мира. Если же естествоведение бе­рется за эти вопросы, то перестает быть естествоведением, а обращается в натурфилософию. Между тем те же естествоведы, которые провозглашали материю основой всего су­щего, объявляли себя противниками всякой философии. Не явное ли противоречие?

Но в эти тонкости не всякому охота входить. Полезнее для разрушения предубеждения относительно враждебности естествоведения против религии проверить, насколько справедливо уверение Бюхнера, будто две трети естествоведов — атеисты. Мы не будем касаться корифеев естествоведения прошлых веков: Кеплера, Ньютона, Бэкона, Паскаля и им подобных. Их религиозные убеждения общеизвестны. Но, ограничиваясь одним девятнадцатым веком, мы дозволим себе, в ряду естествоведов в тесном смысле слова, упомя­нуть о некоторых математиках, врачах и натурфилософах.

Из немецких астрономов в  своих сочинениях и лек­циях проводили религиозные убеждения Фридрих Бессель (ум. 1846 г.), Иоганн Энке (ум. 1865) и Иоганн Мэдлер (ум. 1874). Пер­вый обращал внимание на тот факт, что равновременность обращения Луны вокруг своей оси и вокруг Земли не мо­жет быть делом случая и произведением одних естественных факторов. О Мэдлере рассказывают, что он, переходя на новую квартиру, прежде всего перенес туда Библию со словами: «Эта книга прежде всех других должна войти в мой дом» [1].

Большей известностью у нас пользуется итальянский астро­ном Анджело Секки (ум. 1878 г.), книга которого: «Единство физических сил» переведена на русский язык. Заслуга его пред наукою заключается, главным образом, в применении спектрального анализа к исследованию звезд.

Секки обосновывал бытие личного Бога на бытии души в человеке. «Причина, — говорил он, — вызвавшая к существова­нию человека, должна, по меньшей мере, содержать в себе то, чем обладает человек. Человек разумен, индивидуален. Этими же свойствами должна обладать первая при­чина. Но эта первопричина, как возвышенная над всем тварным, познаваема не вполне, а только отчасти» [2].

Весьма популярный, ныне здравствующий, астроном Камилл Фламмарион является ревностным глашатаем идеализма. Он в сочинении «Бог в природе» пишет: «С развитием понятий о природе должно развиваться и очищаться понятие о ее Творце. Одно с другим неразрывно и идет парал­лельно. Расширяя круг наших созерцаний и разливая свет на общее устройство природы, открытия пауки просветляют и возвышают наше понятие о Боге» [3].

От астрономов перейдем к физикам и химикам. Андре Ампер (ум. 1836 г.), изобретатель электродинамики и названной по его имени теории магнетизма, был ревностный католик. Во время французской революции, когда религиозные обряды были запрещены, он исполнял их тайно. Книгу Фомы Кемпийского: «О подражании Христу» Ампер знал наизусть. Араго говорит о нем: «Внимательное чтение Библии и церковных писателей было для него оплотом, коим юный (в годы революций) физик утверждал свою веру в мину­ты колебания» [4].

Эрстед (ум. 1851 г.), открывший отклонение магнитной стрелки чрез электрический ток, твердо верил в правя­щий миром Разум и видел в естествоведении союзника религиозному миросозерцанию. «Наука,  — писал он, — имеет то общее с религией, что она нас поднимает над чувствен­ным. Человек, несмотря на внушения религии, склонен придавать значение действительности только чувственному. Наука выведет его из этого предубеждения, когда покажет, что та Земля, которая при поверхностном наблюдении пред­ставляется основой всего существующего, — сама только дви­жущийся член огромной системы, что небо и земля — только явления, за которыми скрывается более широкий и постоянный миропорядок».

Фарадей (ум. 1867 г.) признается одним из величайших естествоиспытателей. Один перечень его открытий по физике занял бы целую страницу. Этот осторожный экспериментатор в течение последних 27 лет был исправнейшим прихожанином немноголюдной общины и отправлял там иногда должность проповедника [5]. В своей переписке он нередко переходит от научных вопросов к религиозным и наоборот. Фарадей высказывал сожаление, что образован­ный ум и нравственность не всегда и даже редко соединя­ются в одном лице. Чаще встречаем образование без нравственных правил или нравственную жизнь без образо­ванности ума. Соединенные в одном лице ум и нравственность особенно бывают пригодны возвещать славу Бога в Его творениях. Сам Фарадей может быть признан образцом нравственной стойкости. По природе он был человек нервный и вспыльчивый, но с помощью самовоспитания обра­тил этот внутренний огонь на созидание жизни, а не на разорение ее. Ему предстояло обогащение, если бы он занялся прикладной химией, но этот сын кузнеца и подмастерье переплетчика смолоду предпочел умереть бедняком, про­служивши сорок лет чистой науке. По мере успеха его опытов в физике, росло его удивление к премудрости Бога. Однажды он сказал своему ассистенту: «Как дивна и таинственна сила магнетизма, которую мы изучаем? Чем более я размышляю об этом, тем менее я постигаю эту силу». Вот ответ тем, которые думают, что христианская религия теряет доверие с успехом естественных наук. Перед принятием пищи Фарадей прочитывал молитву. Впро­чем индифферентный к религии Тиндаль затрудняется назы­вать это чтением молитвы. «Это, — говорит Тиндаль, — скорее была доверчивая мольба сына к Отцу, изложенная библей­ским языком» [6].

Немецкий врач и естествоиспытатель Юлий Роберт Майер (ум. 1878 г.) известен, как борец против материализма и дарвинизма. Успех дарвинизма Майер объяснял тем, что дарвинизм отвечал потребности в механической (без­божной) теории мирообразования. В дарвинизме Майер ви­дел противонаучную попытку проникнуть во внутреннюю лабораторию природы. Мы не постигаем процесса рождения, совершающегося пред нашими глазами, как же можем мы уразуметь процесс первоначального зарождения жизни из неорганической материи? «Называющие себя мудрыми, обезу­мели» (Рим. 1, 12), — замечает Майер словами ап. Павла. Не признавал Майер борьбу за существование мировым принципом: «Не голод, не война и не ненависть держат Вселенную, но Любовь». Вообще, по мнению Майера, «ничем иным не может быть истинная философия, как введением к христианской религии» [7].

Джеймс Клерк Максвелл (ум. 1879 г.), профессор физики в Кембридже, «должен быть причислен к числу величай­ших естествоиспытателей всех времен; в нем соединя­лась редкая проницательность ума с богатой научной фан­тазией, глубокое знание математики с необыкновенной экспери­ментаторской ловкостью. Склад ума его ближе всего подходил к складу ума Фарадея» [8]. Он прилагал к себе выраже­ние ап. Павла: «Я знаю, в Кого я верую» (2 Тим. 1, 12). Его вера нe боялась испытаний и проверки. Он писал: «Я исследовал системы атеизма и нашел, что в существе каждой из этих систем лежит предположение бытия Бога, только ученые творцы систем старательно избегают у потреб­лять Его имя» [9].

С этим замечанием Максвелла, наверное, согласятся наи­более внимательные к своей душевной жизни ученые отри­цатели. Припомним здесь признание Ренана: «Я чувствую, что всею моей жизнью управляет вера, которой у меня уже нет: вера имеет ту особенность, что продолжает действо­ват, даже когда она умерла». Такое свойство веры отмечено еще схоластиками, выразившими его в следующем афо­ризме: «У верующего всегда есть основание сомневаться, а у неверующего — верить, так что верующий заслуживает награды за веру, а неверующий наказания за неверие».

Знаменитый английский химик Гемфри Дэви (ум. в 1829 г., 50 лет от роду) в своей книге «Утешительные размышле­ния путника, или Последние дни естествоиспытателя» восторженно говорит о христианской религии, сравнивает ее с маяком на бурном море и с оазисом в бесплодной пу­стыне. Веру кроткого сердца Дэви предпочитал другим духовным дарам: гениальности, изобретательности, остроумию и фантазии. «Действие религии, — пишет он в названной книге, — переживает все земные радости, оно усиливается в то время, когда телесные органы слабеют и тело прибли­жается к разрушению. Религия подобна яркой вечерней звезде на горизонте жизни, которая, верую, пронесет свои лучи чрез мрак смерти и по ту сторону станет утренней звездой» [10].

Дэви принадлежал к тем людям, о которых можно сказать словами русского поэта: «Блажен, кому дано два слуха: кто и церковный слышит звон, и слышит вещий голос Духа».

Хорошо известен в России гиссенский профессор химии Юстус Либих (ум. 1873). Многие русские ученые (например, А. Воскресенский, Н. Зинин, Ходнев, Ильенков, Н. Соко­лов) были его учениками. Его сочинение по органической химии переведено на русский и другие европейские языки. Он применил химию к хозяйству, физиологии и патологии. Он не чуждался философии и известен, как оратор. В одной из речей своих он воскликнул: «Не забывайте, что мы при всем нашем знании и опытности, при нашей дея­тельности и духовном величии остаемся близорукими людьми и что вся наша сила заключается в общении с верховным Существом!» В одном из своих сочинений по агрикуль­туре Либих сознается в своей ошибке относительно при­менения некоторых удобрений и причину ошибки видит в забвении о божественной мудрости, не нуждающейся в чело­веческих поправках: «В своей слепоте,  — пишет Либих,  — я вообразил, что в удивительной цепи законов, которые поддерживают жизнь на поверхности земли, забыто одно звено, и я, слабый червь, призван вставить это звено!» [11].

Немало представителей христианского мировоззрения нахо­дим между геологами. Из них Абраам Вернер (ум. 1817) был пиетист; Андреас Вагнер (ум. 1861) свои положитель­ные воззрения на откровенную религию высказал в своей «Истории первобытного мира» [12].

Второстепенную важность для утверждения или опроверже­ния библейской космогонии имеют хронологические догадки геологов и палеонтологов о древности рода человеческого. Но по свидетельству серьезнейших и виднейших ученых библейская хронология доселе заслуживает более доверия, чем предположения некоторых геологов. Так современный канадский геолог Джон Доусон (род. 1820 г.) решительно высказывается в пользу библейской космогонии. «Когда бы, кем бы ни было, — пишет он, — сделана была попытка, изоб­разить историю мироздания, попытка эта нe может предста­вить чего-нибудь более высокого и достойного, чем библей­ское повествование о творении. Наиболее древние из всех найденных следов существования человека не заходят за 6000 лет». Во многих, строго научных своих сочинениях Доусон опровергал Дарвина и эволюционную теорию [13].

Одновременно с Доусоном боролся против дарвинизма Фридрих Пфафф (ум. 1886). Он не видел трудности со­гласовать данные геологии с библейской традицией. Между прочим, он писал относительно хронологии геологов: «Все числа, которые заимствуются из геологических периодов времени для определения древности человеческого рода, в высшей степени недостоверны; из них заслуживающие наи­большего вероятия не констатируют большей древности су­ществования человека на Земле, как около 5000—7000 лет» [14].

Геолог Жан Андре Делюк (ум. 1817) выставлял на вид согласие научных открытий с данными Библии и пи­сал о превосходстве христианства пред другими религиями [15].

Самым выдающимся зоологом в первой трети XIX в. был Георг Кювье (ум. 1832). Рожденный в протестантской семье, Кювье с юности готовился к пастырскому званию [16]. Но обстоятельства сбили его с этого пути, и он возвысился над современниками и приобрел общеевропейскую извест­ность, как геолог, палеонтолог и творец сравнительной анатомии. Знатностью своею он пользовался во славу проте­стантской церкви, заботился об образовании и правах сво­их единоверцев, устроил до пятидесяти новых прихо­дов [17]. Еще в то время, когда в допотопных слоях не открыли человеческих остатков, Кювье высказался за со­гласие библейского известия о потопе с геологическими изы­сканиями [18].

Кювье был точный ученый. Он не сочувствовал скоро­спелым и слабо обоснованным гипотезам. Поэтому, когда Жоффруа Сент-Илер — один из предшественников Дар­вина начал провозглашать идею о единстве плана в мире животных, то Кювье в публичном диспуте «на голову разбил Жоффруа», по выражению Фогта. К научным аргумен­там Кювье присоединял и теологические. Но напрасно иног­да пытаются представить Кювье реакционером и обскуран­том. Кювье, как никто в его время, ратовал за народное просвещение, боролся против закона о запрещении нападок на религию и о цензуре [19].

Геолог Гуго Миллер (ум. 1857) в своей автобиографии, указавши на восходящую лестницу творений, венцом этой лестницы и недосягаемым идеалом для человека считает Христа. «В учении о Богочеловеке,  — говорит он, — как Вла­дыке вечного Царства Божия, мы видим осуществление того прогресса, выше которого ничего нельзя и представить: Тво­рец и творение встречаются в одном пункте и соединяются в одном Лице» [20].

Не чужд был нашего Отечества знаменитый английский геолог Мурчисон (ум. 1871 г.). В 1845 году он издал капитальный классический труд по геологии России, который еще не скоро может потерять значение. Путешествуя по Рос­сии, он полюбил Россию и русский народ. Перед Крымской войной Мурчисон публично в Англии восставал против этой войны христианских государств за ислам. В 60-x го­дах, когда успехи России в Средней Азии взволновали Ан­глию, Мурчисону удалось спокойным объяснением дела ути­шить это волнение. Этот ученый в заключительных словах своей «Силурии» признает в развитии органического мира до человека неопровержимое доказательство творческого плана и Промысла [21].

Минералог Стеффенс, профессор Берлинского универси­тета (ум. 1845), был весьма благочестивый лютеранин и в духе христианства воспитал свою дочь. Но чуждый нетерпимости, он умел быть другом и свободомыслящего Ге­те и пастора Шейбеля [22].

Как естествовед, и Гёте должен быть нами упомянут (ум. 1832 г.). Правда, Гете не был великим естествоиспы­тателем, но все же «успел высказать такие плодотворные идеи, следы которых доселе остались в науке и даже, по всей вероятности, не изгладятся и в самом отдаленном будущем [23].

Есть основания причислить Гете к свидетелям за истину Христову, но есть и препятствия. Препятствие это заключается в том, что Гете, будто бы, был пантеистом. Действитель­но, он некоторое время увлекался Спинозою, но увлекаться Спинозою, этим могучим представителем ума и характера, можно и не будучи пантеистом. Кроме того, нужно помнить, что Гете не был философом, а всегда, даже в естественно­научных изысканиях оставался поэтом. Пантеистическое же представление о Боге абстрактном не свойственно поэту, который мыслит образами. Быть поэтом и никогда не знать религиозных восторгов — нельзя. Быть может, Гете усвоил в пантеизме то верное представление о Боге, что Он, по слову ап. Павла, «не далеко от каждого из нас. О Нем живем, движемся и есмы» (Деян. XVII, 27—28). Бог есть Дух Личный, но не в том ограниченном смысле, в ка­ком личностью признается человек: в Едином Боге три Лица. Но дадим место поэту.

В своем «Фаусте» поэт говорит от лица своего героя:

Кто знает,

Кто может «верую» сказать?

Духовный и мудрец не хочет понимать

И на вопрос двулично отвечает.

Кто может великое Имя назвать?

Кто может, спросясь у рассудка, сказать:

«Воистину верю в Него»?

Кто может заглушить святое упованье

И, сердцу отказав и голосу призванья,

Сказать: «Я не верю в Него»?

Единый, Предвечный,

В Веках Бесконечный

Хранитель тебя и меня —

Не Он ли в созданье хранит и Себя?

Кто свод сей воздвигнул небесный,

На Ком оперлася земля?

Откуда свет солнца чудесный?

Кем блещет ночная звезда?

Гете искренно чтил Библию и вот что он говорил о ее достоинстве: «То почитание, которое оказывают Библии многие народы и многие поколения, она заслужила своим достоинством. Это не просто народная книга, но книга народов, потому что она историю одного народа сделала символом всех остальных, начала ее от возникновения мира и чрез ряд материальных и духовных событий, необходимых и случайных происшествий довела ее до отдаленных областей вечности. Это не только всеобщая книга, но всеобъемлю­щая библиотека народов. Чем выше подымется образование, тем более истинно мудрые люди, но не верхогляды, конеч­но, будут пользоваться этой книгой, как фундаментом и средством воспитания».

Вопрос о подлинности или неподлинности библейских из­вестий Гете считал праздным. «Что же называть подлинным, — писал он, — как не то, что согласуется с чистейшей при­родой и разумом и служит высшему развитию нашего духа? Во всяком случае, я все четыре Евангелия считаю за совер­шенно подлинные; в них чувствуется отражение Христова величия, отражение Божества, только единожды посетившего землю. Если спросят меня: могу ли я преклониться пред Ним? Всесовершенно. Я преклоняюсь пред Ним, Он для меня — откровение высшего начала нравственности».

О величии христианства Гете так высказался в своем сочинении: «Годы странствования Вильгельма Мейстера»: «Это высший предел поступательного движения человечества. Хри­стианство не только превзошло все земное и удостоверило свое высшее происхождение, но указало божественный харак­тер в ничтожном и бедном, в осмеянном и презира­емом, в позорном и несчастном, в страданиях и смерти; даже самый грех и преступление оно научило с снисхо­ждением и вниманием рассматривать не как препятствие, но как побуждение к святости. Правда, следы этого мы на­ходим во все времена, но след разнится от достижения, и коль скоро это достигнуто, то человечество не отступится от приобретения, и смело можно сказать, что христианская рели­гия, раз появившись, не может исчезнуть; представляя со­бою воплощение Божества, она неразрушима».

В беседах с Эккерманом Гете пишет: «Пусть умствен­ная культура прогрессирует, пусть естествоведение растет и в глубину, и в широту, пусть совершенствуется ум человеческий, сколько угодно, но никогда он не возвысится над той высотой и нравственной культурой, которая светится в Евангелиях».

По мнению Гете, Бог не только создал мир, но и дей­ствует в нем непрерывно. «На этой материальной основе устроен питомник для мира духов; Бог действует в высших сферах, чтобы поднять низшие».

«Старец великий» даже свои юношеские увлечения гегель­янством считал делом предосудительным. «Как блудный сын, — писал он, — я долго пас свиней у гегельянцев, но теперь я возвратился к истинному Богу. Долго я сопро­тивлялся, наконец сдался: когда ветхий человек обращается в прах, новый восстает. И пока ты не слышишь слов: «Умри и восстань», ты лишь усталый гость на пиршестве земли».

Но эту борьбу веры и неверия неизбежно, кажется, пере­живать всем великим умам. Эту борьбу Гете признавал «действительной, единственной и глубочайшей темой истории мира, и человека». При этом духовная «производительность людей стоит в прямой зависимости от их религиозности» [24].

Один из выдающихся ученых XIX века, геолог Чарльз Лайель (ум. 1875) особенно чтится дарвинистами. Но, при­нимая теорию развития (эволюции), Лайель был чужд механического мировоззрения. В главном своем труде: «Основы геологии» он пишет: «В каком бы направлении мы ни про­изводили наши исследования, повсюду мы открываем ясней­шие доказательства предусмотрительности, силы и мудрости творческого Разума» [25].

Таких же воззрений на природу держался другой сторон­ник эволюционной теории —знаменитый швейцарский энтомо­лог, ботаник и палеонтолог Освальд Геер (ум. 1883 г.) [26]. Вместе с естественными науками он изучал теологию и 22-х лет поступил в духовное звание. Но потом отдался всецело естествоведению. Дарвин и Лайель дали восторжен­ные отзывы о его ученых трудах. В своем труде о доисторическом состоянии Швейцарии этот ученый пишет: «Изучение флоры и фауны прошлых веков показывает нам ряд величественных явлений, постепенное приближение к теперешнему состоянию, усовершенствование организации жи­вотных, замечательное совпадение преобразования коры земной с развитием органической природы. Это не позволяет со­мневаться, что природа в своем процессе развития пред­ставляет бесконечно величавое гармонически целое, в основе которого лежит план и мысль. Чем более мы познаем жизнь природы, тем более уверяемся, что только вера во всемогущего и всемудрого Творца неба и земли, от века установившего миропорядок, разрешает загадку природы и человеческой жизни. Не только человеческое сердце возве­щает нам Бога, но и природа, особенно когда мы с этой точки зрения созерцаем чудную историю нашей земли, ее флору и фауну». По случаю смерти своей дочери Геер пи­сал другу: «Все знание и могущество человека не удовлетворяет нас и имеет только подчиненное значение. Правда, созерцание чудес природы наполняет нас удивлением, но сердце наше остается холодно; и только мысль, что Бог лю­бовно сообщается со своими тварями и милует их, согре­вает и успокаивает наше сердце. Он один внушает нам надежду на высший миропорядок и бодрую уверенность, что все мы записаны в книгу жизни. Да, любовь есть высшее, она вечна».

В другом письме Геер благодарит Бога за то, что есте­ственнонаучные занятия укрепили его в вере, «что всемогу­щее и всеведущее существо создало небо и землю, что Хри­стос открыл нам новый духовный мир и привел к со­знанию нашего отношения к Богу-Отцу и нашего вечного назначения, что мы все включены в чудный миропорядок, в неисследованное и необъятное Божие Царство, о котором мы здесь имеем только смутное предчувствие; это Царство откроется нам, когда мы освободимся от праха земного».

От сторонников Дарвина перейдем к самому творцу эволюционной теории. Пора увлечения дарвиновой теорией уже миновала. Вместе с зерном в его работах находят шелуху и мякину. Пред смертью (ум в 1882 г.) он сам признался, что «был поспешен в выводах и сильно пре­увеличивал и дал слишком большое значение действию естественного подбора» [27]. Наиболее сдержанно к гипоте­зам Дарвина отнеслись французские ученые, но наименее критицизма проявили (особенно в семидесятые годы) по от­ношению к Дарвину русские ученые и дилетанты естество­ведения. Дарвин сделался для них непогрешим, как папа, и теорию развития пытались применить к наукам исторического и социального характера. За дарвинизм, как за свое родное знамя, ухватились материалисты и атеисты. Сам Дар­вин очень смутился, когда узнал, что его причисляют к безбожникам, и не понимал, как его воззрения могут оскорбить чьи-либо религиозные чувства. Фантастические ги­потезы о происхождении органического мира из неорганиче­ского принадлежат Геккелю, а не Дарвину. По Дарвину же, все существа живые произошли от созданных Творцом первоначальных форм. «Оба акта — возникновение вида и рождение особи суть части той великой цепи причин, кото­рую наш дух не может признать результатом слепого случая», — пишет Дарвин в сочинении «О происхождении человека». Здесь же Дарвин сообщает, что на вопрос о су­ществовании Творца и Мироправителя величайшие умы отве­чали всегда утвердительно [28].

Не все и русские естествоведы слепо отнеслись к теории Дарвина и других более рьяных эволюционистов. Устоял при общем увлечении член Петербургской академии наук Карл Максимович Бэр (по-немецки Карл Эрнест Бэр), умерший в 1876 году. Это «один из самых многосто­ронних и выдающихся естествоиспытателей нового времени, в особенности, знаменитый эмбриолог. Сочинения его отли­чаются философской глубиною и по своему ясному и точному изложению настолько же привлекательны, насколько и обще­понятны. Наука обязана ему главнейшими данными по исто­рии развития органических тел» [29].

В одной из своих речей Бэр говорит: «Многообразные стремления, в которых Бог отказал животным, вложил Он в грудь человека, чтобы человек господствовал над своей животной природой: стремление к святости, которое мы называем верою, стремление к долгу, которое мы называем совестью, искание истины, что мы называем любознательно­стью, любовь к прекрасному, что мы называем эстетическим чувством. Благодаря этим стремлениям человек становится подобием Божиим, они — компас, указующий путь к совершенству».

Естествоиспытатель, по Бэру, привык наблюдать, что дей­ствительность соответствует органам восприятия: есть око, есть и световые волны; есть слух, есть и колебания воздуха, улавливаемые слухом. Есть орган для восприятия сверхчув­ственного — вера, должно существовать и сверхчувственное.

Натуралист, близко наблюдающий явления природы, не всегда способен за ближайшей причиной видеть причину истинную. Например, раздались в лесу звуки флейты, то могучие, то нежные, и слушатель, никого еще не видя, де­лает заключение о присутствии в лесу охотника или музы­канта. Приходит слышавший музыку на место, откуда неслись звуки, но там осталась только улитка, сидевшая во флейте и куколка, бывшая на верху флейты. Они рьяно опровергают восхищенного слушателя. «Какая там мелодия, какой музы­кант, — говорит улитка, — ничего этого не было». «Я сама была во флейте, нашла там маленькое углубление и спокойно на­блюдала. Вдруг труба задрожала, пронесся в ней ветер, который и выбросил меня. Все это очень просто». Опровер­гает слушателя и сведущая в физических явлениях куколка. «Это явление,  — говорит она, — я точно наблюдала: у ме­ня верхняя оболочка очень чувствительная, хотя я и не люблю из нее выглядывать. Не было ни музыки, ни музыканта, а простое, то быстрое, то замедленное дрожание поверхности, на которой я сидела». Вот достоверные наблюдатели. Подоб­ны им и физики, с телескопом не находящие Бога на небе, со скальпелем не открывающие места для бессмертной души в человеческом теле.

Органы восприятия развиваются путем упражнения, а без того могут атрофироваться. Еще более это можно сказать об органе богопознания. «Представьте себе, — говорит Бэр, — что в дебрях Африки нашли кем-то потерянную тетрадь с нотами. Ищут сведущих людей для определения, что это за вещь и зачем она. Туземцы: негр или бушмен — гово­рят, что это сухие листья, Готтентот, знакомый с колони­стами, говорит, что это бумага с заклинаниями. Колонист придет в недоумение при виде каракуль, которым его не учили в школе. Но покажите тетрадь музыканту. Для него не мертвы, но живы музыкальные знаки, и он определит вам, кто был творец этих симфоний. Так и книгу при­роды правильно читать может только тот, кто постиг при­роду, как целое, как Космос» [30].

С великим почтением Бэр относился к Библии. Он полагал, что древность человека не может быть много более той, которая высчитывается по данным библейской хро­нологии. Новейшие нападки на библейское повествование о тво­рении Бэр считает «смешным анахронизмом, с которым давно уже покончила новейшая естественная наука. Нам ни­чего не завещано от древнего времени более возвышенного, чем библейское учение о творении» [31].

Бэр — полурусский, полунемец. Но и среди чистокровных русских естествоведов были и есть люди, способные под­няться над миросозерцанием улитки и куколки. Таков, в особенности, был Николай Иванович Пирогов (ум. 1881 г.) — «один из величайших врачей и педагогов настоящего сто­летия. Он один из первых в Европе стал в широ­ких размерах систематически экспериментировать, стре­мясь решать вопросы клинической хирургии опытами над животными. Пирогов занимает в истории русской ме­дицины исключительное место, как профессор и клини­цист. Он создал школу хирургии, выработал строго научное и рациональное направление в изучении хирургии. За границей его имя было очень популярно не только среди врачей, но и публики. Под конец жизни Пирогов занят был своим дневником под заглавием «Вопросы жизни: дневник старого врача». Здесь пред читателем восстает образ высокоразвитого и образованного человека, считающего малодушием обходить так называемые проклятые вопросы. Дневник Пирогова — нe философский трактат, а ряд заме­ток мыслящего человека, составляющих, однако, одно из самых назидательных произведений русского ума. Вера в высшее Существо, как источник, жизни, во вселенский Разум, разлитый повсюду, не противоречит, в глазах Пирогова, научным убеждениям. Вселенная представляется ему разумной, деятельность сил ее —осмысленной и целесо­образной, человеческое я — не продуктом химических и гистологических элементов, а олицетворением общего вселен­ского Разума» [32].

Но и при согласии с этим положением, может быть разногласие относительно способа и момента проявления твор­ческого Разума в жизни природы. Такое разногласие про­изошло между Дарвином и Альфредом Уоллесом (Балласом), которому принадлежит честь одновременного с Дар­вином изложения учения о естественном подборе. Уоллес «значительно разошелся с Дарвином в особенности в во­просе о возможности перехода человекообразных обезьян в человека без вмешательства высшей причины». Интересно отношение русских дарвинистов к этому сочинению Уол­леса. С одной стороны, им было желательно подтвердить Дарвинову гипотезу сочинением одного из гениальнейших творцов эволюционной теории, с другой, им было грустно расстаться с предположением, что человек произошел от обезьяны. И вот русские ученые сначала сокращают книгу Уоллеса с пропуском неблагонамеренной мысли о недоста­точности натуральных фактов для изъяснения происхожде­ния человека, а потом делают перевод более полный, но с предварительным опровержением мнения Уоллеса о про­исхождении человека. Первый способ избран малосведу­щим популяризатором отрицательных доктрин Благосветловым, а второй профессором натуралистом Н. П. Ваг­нером. Вот с какой светобоязнью механическое мировоз­зрение проводилось в русскую читающую публику! Это тем более примечательно, что почтенный профессор Вагнер — вовсе не сторонник механического мировоззрения и даже убе­жденный спирит, как и Уоллес, но в своей неудачной полемике с Уоллесом он подчинился духу времени [33].

Сам Дарвин проявил более терпимости к своим про­тивникам, чем русские почитатели Дарвина к его едино­мышленнику Уоллесу. Известно, с каким почтением относился Дарвин к Катрфажу, известному французскому зо­ологу и антропологу (ум, 1891 г.), хотя Катрфаж заявил себя противником Дарвина и был поборником обособлен­ного «Царства человека»; за одно из главных отличий че­ловека Катрфаж признавал его религиозность [34].

За «Царство человека» стоял биолог и ботаник Карл Марциус (ум. 1868 г.), прославившийся многими капиталь­ными сочинениями. Во время своих научных путешествий по Бразилии он наблюдал за индейцами и убедился, что они «некогда были не таковы, что в течение нескольких тем­ных столетий некоторые перевороты обрушились на них, и они пришли в теперешнее состояние вырождения. Американцы одичавшее, выродившееся племя». Над гробом своим Мар­циус завещал поставить зеленый крест. «Крест, — объяснил он, — потому что я  — христианин, а зеленый в честь ботаники» [35].

Еще Бэкон сказал, что поверхностная ученость удаляет от Бога, а основательная приближает. Справедливость этого изречения утверждал знаменитый химик, открывший значе­ние бактерий в заразных болезнях, установивший лечение их путем прививки — Луи Пастер (ум. 1895). Этот человек, сделавший великие открытия в области физиологии и химии, с детской простотою повергался пред Отцем Небесным. Незадолго до смерти он писал: «Я много изучал, поэтому я верую так же искренно как бретонский крестьянин; если бы я сделался еще ученее, то моя вера сделалась бы так же глубока и пламенна, как вера бретонской бабы».

«Счастлив тот,  — писал Пастер в расцвете своей славы, — кто служит идеалу Евангельских добродетелей! Вот источ­ник великих помыслов и великих подвигов».

При вступлении в число бессмертных французской Ака­демии наук Пастер в своей речи сказал: «Понятие о бесконечном имеет неизбежное выражение везде, во всем мире. Благодаря ему, сверхъестественное лежит на дне каж­дой души. Тот, кто провозглашает бытие Бесконечного — а этого никто не может избежать, — заключает в этом утвер­ждении больше сверхъестественного, чем сколько есть во всех чудесах всех религий. Идея Бога —лишь форма идеи о Бесконечном».

Имеют некоторое апологетическое значение научные ра­боты Пастера, доказавшие, вопреки мнению натуралиста Пуше, полную невозможность самозарождения даже мельчайших ор­ганизмов. Без этого фантастические представления материа­листов о перерождении неорганической материи в организмы сделались бы еще смелее [36].

Вообще материалистическое мировоззрение является не столь­ко выводом из, фактов опыта, сколько следствием произ­вольного распоряжения научными данными, следствием пре­дубеждения в пользу материалистических доктрин. Свидетелем этого является ученый, много содействовавший времен­ному торжеству материализма и неверия, Луи Бюхнер. Кто не слыхал о его книге «Сила и Материя»? В этой книге, полной отрицания, находим такое признание: «Материалисти­ческое мировоззрение не всегда стоит, как думают слиш­ком ревностные его приверженцы, на почве опыта; напро­тив, оно, как и все положительные системы, дает, простор­ное место вере. Материализм верит в объективное значение понятий о (нематериальных) пространстве и времени; он верует в атом (!); он признает постоянное действие за­кона причинности». В последовавшем за сочинением «Сила и Материя» трактате «Природа и Дух» Бюхнер уже пы­тается примирить спиритуалистическое и материалистическое направления и определить границы, до которых пока может идти человеческое знание на почве опыта [37].

Рьяный английский позитивист Льюис (ум. 1878) хотел быть последовательнее других глашатаев отрицательных доктрин и рекомендовал выбросить из науки термин «за­кон», потому что закон — «только более утонченная форма сверхъестественной силы». Льюис приравнивает ученого, приписывающего бурю законам, дикарю, утверждающему, будто бурею управляют демоны.

Что же остается после этого науке естествоведения? Только группировка фактов, ибо законы — суть общие факты. Загляды­вать дальше этой общности, с точки зрения позитивизма, опасно: как раз вынужден будешь признать невидимого разумного Перводвигателя, Первопричину.

Не поможет ли современный и замечательнейший фило­соф позитивизма и эволюционизма Герберт Спенсер? Он скажет нам, что Вселенная — продукт силы, а закон — спо­соб действия этой силы. Без силы нет и материи. Следо­вательно, закон — сила —творческое начало, и, как причина Вселенной, содержит в себе больше, чем заключено в следствии. Таким образом, закону — силе необходимо при­писать предсуществование и могущество. Но не значит ли это под другим именем признавать Бога-Творца?

К такому, именно, выводу пришел известный английский естествоиспытатель и врач Вильям Карпентер. В одном из своих сочинений по физиологии он пишет: «Очевидно полнейшее согласие между научным понятием о законе, как выражении единообразия действия, и богословскою идеею о во­ле, действующей согласно предначертанному плану; о суще­ствовании такого плана с наибольшей очевидностью свиде­тельствуют вместе с богословием научные открытия» [38].

Но это свидетельство не для всех одинаково убедительно. Знаменитый анатом и физиолог Рудольф Вагнер (ум. 1864 г.) в сочинении «Спор о душе» совершенно справед­ливо говорит, что истины веры недоказуемы путем рассудочным, но непредубежденный человек находит посто­янное подтверждение веры и в своем внутреннем опыте, и в обстоятельствах внешней жизни. Последнее десятилетие своей жизни Вагнер вел оживленную полемику против материалистического направления Фогта и Молешотта [39].

Той внутренней убежденностью, о которой говорит Ваг­нер, богат был известный ботаник антидарвинист Аль­берт Виганд (ум. 1886 г.). Как ученый, он отличался эстетическим воззрением на природу и склонностью к фи­лософским соображениям. Как убежденный христианин, Виганд был противником не только дарвинизма, но и те­ории самозарождения. В своем завещании Виганд изложил следующее желание: «Желаю иметь на моей гробнице начер­тание апостольского символа, потому что я с Божией помо­щью веровал во все члены этого символа, и, вооруженный критическим чутьем, не уклоняющимся от указаний действительности, ни в жизни, ни в ученых трудах не тро­нул сомнением какую-либо часть символа и в этой своей вере и находил разрешение всех загадок бытия и умиро­творение» [40].

В подобном же духе написал завещание гуманнейший и популярнейший немецкий ученый-медик Христофор Гуфеланд. Он завещал на гробнице своей написать слова Христовы: «Аз есмь путь, истина и живот. Веруя в Мя жив будет, аще и умрет». Под черным крестом должна быть начертана надпись: «Я знаю, в Кого я уверовал».

В конце завещания Гуфеланд убеждал детей быть твер­дыми в вере в Бога, Его слово и Его Сына Иисуса Хри­ста. «Живите в Боге, — наставлял завещатель, — все делайте во имя Его. Непрестанно имейте Его в мыслях и сердцах. Молитесь и трудитесь, а остальное предоставьте Провидению, Которое о вас печется» [41].

Такою же верою в Провидение полон был знаменитый анатом, физиолог и хирург Чарльз Белль (ум. 1842 г.). В сочинении «Человеческая рука» Белль пишет: «Родители пекутся о детях, и неблагодарный ребенок — чудовище без­нравственности. Но человек издавна приметил, что о нем, при его бедственности и немощи, печется Кто-то более могущественный, более мудрый и любящий, чем человек.

Отсюда является чувство благодарности к Творцу; этим чувством держится религия».

Пo мнению Белля, физическая жизнь на нашей планете не имела бы завершительного смысла, если бы не существовало непосредственного отношения человека к Творцу. Это видно и на природе человека. Потому-то тело человека так хрупко, детство так беспомощно, старость немощна, потому скорби, болезни и лишения в человеческой жизни, что на этом пути человек воспитывается, развивает свои способности и добродетели, научается любить своего Охранителя. Бедствен­ность этой жизни и людей связывает узами любви [42].

По это воспитательное значения природы отнюдь не делает излишним религиозного воспитания.

Горячим сторонником такого воспитания был Карл Георг фон Раумер (ум. 1865) — немецкий геолог, географ и педагог. Задачу воспитания Раумер видел в создании нового человека. Нужно молиться и трудиться над тем, чтобы в детях новый человек рос, а ветхий умирал. «На­прасно,  — писал Раумер, — неверующие указывают на темные страницы церковной истории: религиозные войны, инквизиция, торговля рабами — плоды не христианства, но отступлений от него. Напротив, кровавые события в жизни язычников и мусульман прямо вытекают из их веры. Когда говорят, что распространение христианства — чудо, то неверующие ука­зывают на распространение магометанства». Эту параллель Раумер отвергает. «Магомет — деспотический вояка, Хри­стос — терпеливый, смиренный учитель мира, Который ума­лил Себя и послушлив был до смерти крестной. Магоме­товы апостолы — кровожадные завоеватели, убеждавшие мечом. Апостолы Христа—смиренные, простые люди, в большинстве сами усеченные мечом язычников. Магомет проповедует войну на земле и обещает в будущей жизни плотские утехи. Христос проповедует мир и кротость, умерщвление плоти еще на земле и обещает блаженство, т. е. торжество Добра» [43].

Мнение Раумера напоминает известную похвалу Вольтера. «Надоело мне слушать,  — писал этот острослов,  — что двенад­цать человек основали христианство. Я докажу, что довольно одного для разрушения христианства». Похвальба была прежде­временная. Христос пребудет с своею церковью до сконча­ния веков. Его сила, Его воля до ныне руководит и про­стецами и ученейшими исследователями природы.

Таковым, в особенности, можно признать врача Эрнста Людвига Гейма (ум. 1834 г.). В начале своей деятельности он писал в дневнике: «Пошли мне, Боже, внимание, прилежание и терпение добросовестно исполнять обязанности врача при каждом больном, кто бы он ни был. Удали, Господи, из моего сердца все пристрастия и пороки: корыстолюбие, зависть, презрение, гордость, самодовольство, легкомыслие, гру­бость и все другое, что неприлично каждому человеку, осо­бенно врачу. О, Господи! Трудно дело врача! Сам веди и укрепи меня, чтобы я не унывал и не падал духом, когда не все будет по моему желанию».

В зависимости от этих религиозных чувствований, вся жизнь Гейма была самопожертвованием, хотя он имел без­заботный и веселый вид. В течение года у него бывало до 4000 бесплатных пациентов. Гейм очень скорбел о недоб­ром чувстве, возникавшем у него, когда его пациенты обра­щались к другим врачам. Однажды три ночи сряду Гейм провел у постели больных; на четвертую он решил дать отдых и себе. Приходит отец, у которого умирал сын, с приглашением на дом и получает отказ. Проситель приходит вторично. Гейм колеблется, но мысль о своем здоровье, о жене и детях, настояния озабоченной супруги склоняют его к отказу. Но заснуть он не может от ду­шевной борьбы между долгом самосохранения для жены и детей и обязанностью помочь больному. Гейм думает: «Бог так много любви и милосердия явил тебе. Ужели не сделаешь Ему угодного?» Чрез несколько минут врач хлопотал уже у постели больного [44].

Это был живой христианин. Но бывают христиане мер­твые. О таковых, вслед за ап. Павлом, вот что пишет замечательный шотландский гинеколог и хирург Джеймс Симпсон (ум. 1870 г.): «Вы мертвы духовно, потому что ваши грехи отлучили вас от общения с живым Богом. Как труп не движется, не реагирует на воздействия, так и вы не отзывчивы на действия Божественной любви, для всего, что связано с Евангелием. Ваши души раздавлены страшным бременем грехов и не чувствуют этого бремени, потому что мертвые не ощущают».

По мнению Симпсона, одно внешнее участие в обрядах, таинствах и доброделание не делают еще человека живым. Посредством гальванического тока в неокостеневшем трупе можно вызвать движения, которые прекращаются с удале­нием возбудителя. Так и внешние формы христианства (проповедь, богослужение) могут придать духовно мертвому человеку вид живого христианина, но только на короткое время. Это гальваническое благочестие, но не жизненное [45].

К духовной мертвости ведет не одна преданность греху, но и упорное предубеждение против истины. В таком предубеждении повинен известный критик Евангельской истории Давид Штраус (ум. 1874 г.). Он сам в письме к Мерклину признавался: «Я не историк, у меня исходная точка догматическая или, вернее, антидогматическая». Это напоминает другого критика, который на вопрос, почему он восстает против Библии, отвечал: «Потому что она восстает против меня». Чтобы поддержать себя в своем антидогматизме, Штраус примкнул к материалистическому мировоззрению. Это видно из его последнего сочинения «Старая и новая вера».

Этот шаг был осужден даже таким холодным к ре­лигии натуралистом, каков был Александр Гумбольдт (ум. 1859 г.). «В Штраусе,  — писал Гумбольдт, — мне не понравилось естественно-историческое невежество, с каким он принимает возникновение органического из неорганиче­ского и даже принимает халдейское сказание о возникнове­нии человека из ила».

Либеральный Гумбольдт нередко становился сторонником религиозных идей. Он писал: «Доказательства против за­гробной жизни я не признаю достаточными». За христиан­ством он признавал великое культурное значение: «Чувство общения и единства человеческого рода имеет благородное происхождение: оно коренится во внутреннем влечении духа и в религиозных убеждениях. Христианство, главным обра­зом, содействовало утверждению идеи единства человеческого рода и чрез то очеловечению народов в их нравах и учреждениях» [46].

Другой Гумбольдт, Вильгельм (ум. 1835 г.), был более привержен к христианству и Библии. Этот филолог не мог себе представить «всемирной истории без всемирного Мироправителя». Высоко ставил он Библию: «Чтение Библии, — писал он,  — неисчерпаемый и надежнейший источник утешения. В этом отношении Библия незаменима» [47].

Умственный склад обоих Гумбольдтов вовсе не распола­гал принимать что-либо на веру, без рассудочного ана­лиза. Таков же был анатом и ихтиолог Иосиф Гиртль (ум. 1894 г.), «знаменитейший из германских анатомов». В одной из своих актовых речей Гиртль высказал, что наука не может ни доказать, ни опровергнуть веру, тем не менее объект веры не может быть назван не лежащим в основе явлений природы. «Погасите этот небесный свет веры, и самоубийство вашей души сделает вас из велича­вого господина мира ничем иным, как удобрением полей» [48].

Почитателем этого небесного света был и «величайший географ нового времени» Карл Риттер (ум. 1859 г.). Кар­манная Библия сопровождала его всюду. Особенно значитель­ные места он подчеркивал или записывал на крышках переплета. В конце этих выписок поставлено: «Мы не на­прасно пришли в этот мир, где мы созреваем для иного мира» [49].

Эту мысль о настоящей жизни, как приготовлении к бу­дущей, трогательно раскрывает в талантливых стихах Альберт фон Целлер (ум. 1877 г.), слава немецкой психиатрии, выдающийся врач из всех времен и народов. Сборник его религиозных стихотворений, написанных по случаю смерти жены и озаглавленных «Песни скорби», вы­держал шесть изданий [50].

К числу натуралистов, посвятивших идеалам разума цельные сочинения, принадлежит натуралист и психолог Генрих Шуберт (ум. 1860 г.). Вот заглавия некоторых его сочинений: «Человек — подобие Божие», «Совесть — свиде­тель бытия Божия и вечности», «Рабство греху и свобода де­тей Божиих», «Жизнь за пределами опыта». Как психолог, Шуберт приписывал человеку дух, кроме общей с живот­ными души. Как натуралист, Шуберт считал бесполез­ным рассуждать о продолжительности творения. При этих рассуждениях, по его мнению, позабывают о могуществе Творца, у Которого один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день [51].

Дух человеческий имеет дело с троякого рода истина­ми: истинами формальными, истинами опыта и истинами ра­зума и веры. Первого рода — истины математические; они ни­чего не говорят сердцу. Что 2х5=10 от этого никому нет радости. Второго рода истины имеют временный характер: дует ветер, идет дождь, летит птица, умирает человек — все это переходящее, текущее, непостоянное. И правильно настроенный человек не может найти удовлетворения в та­ких истинах, хотя бы и обобщенных в законе: закон природы свидетельствует только о постоянстве перемен. За пределами этого опыта находятся истины разума и веры, то, что философы-натуралисты назвали непознаваемым: Бог, душа и бессмертие. Эти истины небезразличны для человека. Опыт не дает права на отрицательное отношение к ним. Сам столп позитивизма Литтре (ум. 1881 г.) говорит, что за пределами опыта «положительная философия ничего не от­рицает и ничего не утверждает; она одним словом не знает непознаваемого, но заверяет существование его. Опыт не имеет никакого значения в вопросах сущности и начала» [52].

Почему же некоторые натуралисты с таким упорством отвергает то, что лежит в основе самой натуры? Изве­стный своими трудами по физике и философским направле­нием духа Франц Баадер (ум. 1841 г.) видит причину этого в низменности стремлений и недостатке самоиспытания. «Как может, — спрашивает Баадер,  — верить в Избавителя тот, кто не знает другого блага, как земное благополучие, и не чувствует в себе грызущего червя греха, страшную силу инерции и центростремительную силу духа?» [53].

Кто насильственно не заглушает потребности своего духа, тот скоро убеждается, что «существует великая область ре­лигиозного созерцания. Если рядом с научным познанием чрез всю историю человечества проходят другие типы позна­ния: философский, религиозный и художественный, то, очевидно, для этого имеются достаточные основания в самой природе нашего духа, которая сильнее позитивизма и первее его» [54].

Между названными тремя типами познания самый потреб­ный, по мнению знаменитого современного физиолога Дюбуа-Реймона (род. 1818 г.), для всех времен — тип религиозный. «Попробуйте, — говорит натуралист-философ, — утешить палату больных раком чтением Гете или сонатами Бетховена» [55].

Мало того. Без религиозного миросозерцания жизнь утра­чивает свой смысл. Известнейший математик Гаусс (ум. 1855 г.) замечает: «Без вечности души даже самая продол­жительная жизнь подобна отсрочке, данной осужденному на казнь преступнику». По мнению гениального математика, рядом с материальным миром существует духовный миропоря­док, столь же разнообразный, как тот, в котором мы жи­вем, и в этом духовном миропорядке будем жить и мы» [56].

Весьма преданный естественным наукам и сведущий в географии, геологии, климатологии, биологии и медицине Давид Ливингстон (ум. 1873) был глубоко религиозный чело­век и ревностный проповедник Евангелия среди народов Африки. Ради материальных и духовных благ этой страны Ливингстон, можно сказать, положил свою жизнь [57].

Трудолюбивый и настойчивый изобретатель телеграфа аме­риканец Морзе (ум. 1872 г.) с верою призывал помощь Божию в своих ученых работах. Первая, присланная ему единомысленною с ним девицею, телеграмма на новоизобретенном телеграфе гласила: «С помощью Божиею великое дело исполнено». Последняя предсмертная телеграмма Морзе была начертана в таких выражениях: «Приветствую и благодарю всемирное телеграфное братство. Слава в вышних Богу и на земли мир, в человеках благоволение» [58].

Некоторых натуралистов Господь сподобил даже потер­петь за веру. Между таковыми почетное место принадлежит Коши (Cauchy) (ум. 1857 г.), французскому физику и математику. Будучи ревностным католиком, Коши присягал Карлу Х-му, поэтому он не осмелился присягнуть Луи Фи­липпу и оставил профессорскую должность. После февральской революции вновь сделался профессором астрономии в Сорбонне. Но когда Наполеон III потребовал присяги, Коши опять отказался присягнуть и мог преподавать математику только частно.

Так серьезно относился Коши к присяге, при перемен­чивости правительства во Франции.

Эта набожность математика многим казалась несовремен­ною и излишнею. Когда он был командирован в Шербург в качестве инженера, матери его донесли, что сын ее помешался на религии. Чтобы успокоить взволнованную этой клеветой свою матушку, Коши написал ей, что в ре­лигии нет ничего вредного для ума, что в домах умали­шенных более таких, которые сошли с ума от неверия, чем верующих. «Если бы моя молитва, — продолжал ученый, — имела силу у Бога, я молил бы Его укрепить религиозное чувство, заложенное во мне, отвратить меня от привязанности к тварям, привлечь к Нему. Да простит Он мои грехи и меня, одаренного на земле милостями, да приимет в не­бесное наследие, в общение святых. Я не вижу ничего, от чего бы здесь можно было рехнуться. Напротив, если бы я потерял святой дар веры, тогда бы моя душа, безнадежная, беспомощная и неуверенная в существовании будущей жизни, напрасно металась бы от одной вещи к другой, не находя отдыха. От этого-то беспокойства души и нетвердости убеж­дений рождается тоска, приводящая к самоубийству».

В век отрицания Коши не только в письмах к близ­ким, но и пред целым светом нередко исповедовал свою веру в выражениях, подобных следующему: «Я — христианин, то есть, я верую в Божество Иисуса Христа, как Тихо Браге, Коперник, Декарт, Ньютон, Ферман, Лейбниц, Паскаль, Гримальди, Эйлер, Гульдин, Боскових, Жердиль, как все великие астрономы, все великие физики, все великие математики прошлых веков».

Не в одном исповедании показывал Коши свою веру, но и на делах. В особенности он заботился о развитии миссионерского дела, благотворительности и христианских школ. На смертном одре он просил пастора позаботиться о любимых им школах [59].

Теперь мы посвятим несколько строк известному фран­цузскому писателю Эрнесту Ренану. Это имя, в ряду имен верующих естествоведов, возбуждает двоякое недоуме­ние. Первое: имеет ли Ренан какое-либо отношение к есте­ствоведению? Второе: можно ли Ренана назвать, в каком бы то ни было смысле, верующим, религиозно верующим?

На оба эти вопроса следует отвечать утвердительно.

Специальность Ренана — филология и история, но он не чужд был естественнонаучного движения своего века. Еще в юности его другом был знаменитый химик Бертело. Оба друга как будто предчувствовали теории Дарвина, Гемльгольца, Тиндаля и других, вскоре наводнившие науку. Ре­нан жалел, что отдал свои силы на изучение вопросов истории и филологии. Дружба с Бертело помогла Ренану применить к истории закон эволюции, дотоле применявшийся только к явлениям природы. В начале дружбы и в Ре­нане, и в Бертело жива еще была преданность к идеалам разума, но несколько месяцев совместной работы и споров вывели и историка, и химика на путь отрицания. Туже те­орию эволюции, которую Конт применил к философии, Спенсер — к социологии, Дарвин — к биологии, Ренан приме­нил в этике, экзегетитке и истории.

Отрицание в области веры и преданий не есть нормальная и спокойная деятельность ума. Нет, это постоянная внут­ренняя борьба человека с самим собой, борьба, иными отрицателями скрываемая, а иными ясно выражаемая. В такой борьбе и неуверенности человек ищет поддержки в дру­гих областях ведения. И как Ренан искал опоры для своего скептицизма в теориях естественнонаучных, так и некоторые естествоведы находили опору для борьбы с рели­гиозным миросозерцанием в критических трудах Ренана. Этот союз естествоведов с историко-филологом для нас важен потому, что он заставляет нас искать причины неверия многих естествоведов не в успехах естествове­дения, а в духе времени, в духе ХІХ-го века.

Теперь о вере Ренана. Нелицемерный и философски на­строенный человек не может исповедовать и упорно от­стаивать механическое или материалистическое мировоззрение. Так и Ренан весь век свой боролся с верою и не оборол ее. Даже и в «Жизни Иисуса» внимательный читатель найдет страницы свидетельствующие, что Ренан не смог искоренить в себе веру отцов своих. Уже к концу своего жизненного поприща он сам свидетельствовал о себе: «Я чувствую, что всею моею жизнью управляет вера, которой у меня уже нет: вера имеет ту особенность, что продолжает действовать даже, когда она умерла».

Но и в этом выражении Ренан еще не весь: он маски­рует свою религиозность. И она ему была не чужда не только в форме религиозных идей, но и в форме религиоз­ных чувствований. Механическое миросозерцание совершенно его не удовлетворяло. «Солнце есть чудо,  — писал он,  — потому что наука далеко не объясняет его; зарождение человека —  чудо, потому что физиология молчит об этой тайне; совесть есть чудо, потому что она составляет непроницаемую тайну; всякое животное есть чудо, ибо начала жизни  — загадка, для решения которой у нас нет данных» [60]. «Тайна первоначальной причины всех вещей не может быть постигнута человеческим умом; решается она не законами, а великими поэмами». Последним наименованием Ренан означал ре­лигиозные системы.

«Бог, Провидение, бессмертие — все это старые слова, но их никто не устранит. Бог навсегда останется высшим выражением наших сверхчувственных стремлений. Было бы богохульством точно определять природу Божества и давать Ему какие-либо наименования. Верно лишь одно: Бог су­ществует».

Книгу «О будущем метафизики» Ренан заканчивает следующей молитвой: «Отец небесный! Не знаю, что ждет нас в будущем! Или та вера, от которой Ты не позволяешь нам отречься, есть божественное утешение, ниспосланное нам, чтобы наша жалкая участь не казалась нам невыно­симой? Или это глубокий инстинкт, откровение, данное лишь праведным? Но, должно быть, Ты не хотел, чтобы мы изба­вились от мучительных сомнений, так, как только вера в добро, вытекающая из внутреннего настроения, является действительной заслугой. Будь благословен за свою таин­ственность, благословен за то, что, скрывшись от нас, Ты нам оставил свободу наших сердец».

В последние дни своей жизни Ренан написал: «Ничто не убеждает нас в существовании всеобъемлющего мирового сознания, души Вселенной, но и для отрицания подобного бытия нет тоже оснований. Теперь нет места для чудес, но, может быть, по прошествии многих тысячелетий они совершатся. В сущности, весь человеческий опыт сводится к одному мгновению в бесконечном развитии. Жизнь людей напоминает развитие бактерий в закрытом сосуде. Если бы эти существа обладали познающим критическим умом, они тоже могли бы прийти к сознанию, что в мире — этом кро­хотном сосуде, в сравнении с бесконечностью, нет при­знаков влияния посторонней разумной воли. Но вот настал урочный час. Опыт создания окончен. Ученый-исследова­тель вскрыл сосуд и заглянул в него, чтобы проверить те изменения, какие должны были совершиться в назначенное время, и вмешательство разумной воли в жизнь бактерий стало очевидным. То, что мы называем бесконечным вре­менем, быть может, лишь мгновение между двумя актами разумного создания мира».

В одном из последних произведений Ренан взывает к Богу. «Отец небесный, благодарю Тебя за жизнь. Я был не без греха, но я любил истину и все ради нее принес в жертву. Я ждал, когда настанет Твой час, и еще верю, что он настанет» [61].

Вдумываясь в это томительное искание Бога, невольно скажешь за блаженным Августином: «О, Господи! Блаженнее, не изыскивая, обрести Тебя, нежели не обрести, изыскивая».

Когда Бюхнер высказал, что из трех естествоведов два атеиста, то этим афоризмом он хотел отметить факт и дать ему объяснение. Но уже из нашей, признаемся, беглой проверки видно, что факт представлен неправильно, а объ­яснение ему дано фальшивое.

Факт неправильно представлен: не большинство, а мень­шинство естествоведов —материалисты, а следовательно, ате­исты. У нас приведены мнения более шестидесяти замеча­тельнейших естествоведов ХІХ-го века. Какие же естество­веды могут быть противопоставлены этому сонму свидетелей в качестве атеистов? Тиндаль, Геккель, Фогт, Молешотт, сам Бюхнер, еще имен пять-десять, но и только. Может ли кто из этих естествоведов быть приравнен физикам: Фарадею, Максвеллу, химикам: Дэви, Либиху, геологам: Доусону, Пфаффу, Лайелю, зоологам: Кювье, Катрфажу, палеонтологу Гееру, эмбриологу Бэру, медикам: Пастеру и Пирогову, психиатру Целлеру, анатому Гиртлю, математикам: Гауссу и Коши? И количественно, и по научной высот верующие естествоведы преобладают над атеистами. Многие из верующих великих естествоиспытателей говорят о сверхъестественном, как богословы, защищают основные истины веры, как апологеты. Они смело утверждают пол­ную примиримость физических наук с религией, преклоня­ются пред Библией, говорят о Разуме, познаваемом в тва­рях, о Промысле, о бессмертном духе человека, о его пре­восходстве над другими тварями, о его высоком назначении, об утешении, почерпаемом в религии, и о Христе, как венце совершенства.

В афоризме Бюхнера факту существования физиков-ате­истов подразумевательно дается неправильное объяснение: фи­зические, опытные науки порождают материализм и атеизм. Правда ли это? Если допустим, что не две трети, а одна четверть естествоиспытателей — атеисты, то меньший ли про­цент атеистов придется на историков, юристов, филоло­гов, философов? Меньший ли процент атеистов в среде людей полуобразованных и невежественных, каковы рабочие и социалисты западноевропейских стран? Думается, что в среде невежественной, но в то же время тронутой современ­ной культурой, легче всего произрастут семена атеизма.

Правда, что материализм служит как бы предпосылкой атеизма, но сам материализм не стоит ни в какой гене­тической связи с опытными науками. Далее наоборот: материализм — это такая же противная опыту метафизическая си­стема, как и спиритуализм. Факты душевной жизни реши­тельно не укладываются в рамки материализма, что сознавал и Бюхнер, опровергавший легкомысленные заявления Фогта о мысли, как продукте мозга.

Невозможность обоснования материализма на естественно­научных фактах и выводах удостоверена такими позитив­ными и свободомыслящими учеными, как Литтре, Льюис, Спенсер и Ренан.

Примечания

1. Pestalozzi: Die christl. Lehre in Beispielen. Zürich. S. 53. Мэдлер с 1840 пo 1865 г. состоял профессором астрономии в Юрьевском университете. (ЭСБЕ, т. 18, стр. 900.)

2. Die grossten Geister über die hochsten Fragen. D-r phil. H. 2-te Aüfl Leipzig. 1899, 9. Этой книгой мы наиболее пользовались при составле­нии статьи. В дальнейшем она будет цитироваться сокращенно: Engel, S.

3. Цитата профессора О. П. Светлова: «Опыт апологетического изложения православно-христианского вероучения», Киев, 1890, I, с. 12. В числе противников механи­ческого мировоззрения можно упомянуть замечательного математика и астронома Иоганна Пфаффа, бывшего некоторое время профессором дерптского университета (ум. 1835). В этом профессоре глубокие астрономические познания беспримерно сочетались с верою в астрологию. (ЭСБЕ, т. 50, с. 857).

4. Engel, 11.
5. Химик Пристли (ум. 1804 г.) также был пресвитерианским проповед­ником.
6. Engel, 12-15; С. Смаильс. Характер, 1889, с. 178—179; 186—187.
7. ЭСБЕ, т. 35, с. 370; Engel. 16—17.
8. ЭСБЕ, т. 35, с. 435.
9. Engel. 17—18.
10. О научных заслугах Дэви, ЭСБЕ, т. 19, с. 242—243. О рели­гиозной настроенности, у Engel’я. 18—19.
11. ЭСБЕ, т. 34, с. 640-641; Engel. 19—21.
12. Полное название этой книги: Geschichte d. Urwelt, mit besond. Berücksiclitung. d. Menschenracen u. d. Mosaischer Schopfungsberichts. Leipzig. (ЭСБЕ, т. 9, с. 341). Таких же научных воззрений держались геологи: Иоганн Фукс (ум. 1870), Карл Леонгард (ум. 1862) и Густав Бишоф (ум. 1870). Научные заслуги Вернера, Бишофа и других геологов указаны в ЭСБЕ, т. 15, с. 406—407.

13. Цитаты взяты из «Христианской апологетики» Н. П. Рождественского, т. 2, Спб. 1884, с. 208, 209 и 253. Перечень трудов Доусона см. ЭСБЕ, т. 19, с. 160—161. Воззрения Доусона изложены в книге протоиерея И. Петропавловского: «В защиту христианской веры», 1898, т. 2, глава «Геологические исследования о человеке».

14. Цитата из «Христианской апологетики» Н. П. Рождественского, т. 2, с. 252. Указание сочинений в ЭСБЕ, т. 50, с. 857. В названной кн. протоиерея И. Петропавловского воззрения Пфаффа изложены в главе: «Древность и происхождение человеческого рода» (т. 2)

15. Подробнее о нем в статье профессора, протоиерея Т. Буткевича «Вульгарный рационализм в Германии», Вера и Разум, 1899, №9, с. 568-569.
16. ЭСБЕ, т. 33, с. 162—163
17. Engel, 21 -22
18. «Христианская апологетика» Н. П. Рождественского, т. 2. с. 342
19. «Кювье», биографический очерк Энгельгардта, Спб. 1891, изд. Павленкова, с. 74—75, 79—80. К христиански настроенным геологам Энгель относит Эли де Бомона (ум. 1874) и Вильяма Букланда (ум. 1856).

20. Engel, 22—23
21. ЭСБЕ, т. 39, с. 219-220; Engel, 23
22. Engel, 109. Об апологетических воззрениях Стеффенса см. в статье профессора протоиерея Т. Буткевича «Неверие XIX века», Вера и Разум, 1899, № 11, с. 79-680.

23. ЭСБЕ, т. 16, с. 594—596. Имеют значение работы Гете по зоологии, анатомии, остеологии, ботанике и физике. Метод Гете — дедуктивный.

24. Engel, 237—242
25. Там же. 23—24; ЭСБЕ, т. 35, с. 272—273
26. ЭСБЕ, т. XV, с. 235; Engel, 24 -26.
27. «Апологетика» Н. П. Рождественского, т. II, с. 219. Между прочим, и в более раннее время Дарвин признавал, что различие между душою человека и животных «огромно, если даже мы будем сравнивать, с одной стороны, душу самого низшего дикаря, не умеющего считать более четырех, а, с другой стороны, душу самой высокоорганизованной обезьяны. Различие, несомненно, осталось бы все-таки огромным и в том случае, если бы один из высших обезьяньих видов удалось привести в такое же облагороженное и цивилизованное состояние, в каком является собака сравнительно со своею коренною формой — волком или шакалом. Туземцы Огненной земли принадлежат, к самым низшим расам. Однако трое из них, проживши нисколько лет в Англии и научившись немного по-английски, стали похожи на нас всем своим психическим складом и большею частью своих духовных способностей». Самое значительное различие человека и животных, по Дарвину, состоит в прирожденном нравственном чувстве первого. («Происхождение человека и половой подбор». Главы 2-я и 3-я)

28. Engel, 26; ЭСБЕ, т. 19, с. 133—135
29. ЭСБЕ, т. 9, с. 277—278. Бэру принадлежит наиболее удачное объяснение, почему правый берег реки выше левого, названное «законом Бэра». (Там же, с. 272—273). Как эмбриолог, Бэр признавал несостоятельным эмбриологическое доказательство дарвинизма, состоящее в том, будто человеческий зародыш в своем развитии последовательно проходит через все формы фауны. Против этого предположены дарвинизма восставал даже известный материалист Карл Фогт (Revue scientifique, 16 oct. 1886) и известный специалист по сравнительной анатомии Луи Грациоле в сочинении «Сравнительная анатомия нервной системы». О последнем – ЭСБЕ, т. 18, с. 580.

30. Engel, 20—30
31. Studien aus cl. Gebiete d. Naturwissenschaften. Petersb. 1876. В. 2-te. s.
    412 und 465. (Цитата из «Апологетики» Рождественского, т. II, с. 208 и 253)
32. ЭСБЕ, т. 54, с. 651 — 653. Постоянные читатели журнала «Вера и Разум» знакомы с миросозерцанием Пирогова по статье Д. Добромыслова: «Философия Пирогова по его дневнику», Вера и Разум, 1893, №6-9.
    Боткин также был религиозным человеком.
33. То были семидесятые годы. См. эту историю в книге A. Ф. Гусева «Натуралист Уоллес, его русские переводчики и критики», 1878. Об Уоллесе — ЭСБЕ, т. 9, с. 422.
34. ЭСБЕ, т. 28, с. 760.
35. Engel, 31-33. ЭСБЕ, т. 36, с. 708.
36. ЭСБЕ, т. 54, с. 938 и д. Engel, 62—63; Душеполезное Чтение, 1891, № 3, с. 354, статья доктора медицинских наук Н. Пясковского.
37. ЭСБЕ, т. 9, с. 298; Engel, 125—128. Выражение Карла Фогта, будто мысли находятся в таком же отношении к мозгу, как желчь к печени и моча к почкам, Бюхнер признал неудачным. «При точнейшем рассмотрении, — писал он, — мы не в состоянии открыть что-либо аналогичное между отделением желчи или мочи и тем процессом, через который рождается мысль в мозге».

38. Карпентер (ум. в 1885 г.) О его научной деятельности см. ЭСБЕ, т. 28, с. 583—584. Цитата взята из сочинения профессора, священника О. П. Светлова «Опыт апологетического изложения православного христианского вероучения», с. 321.
39. О плодотворной научной деятельности и сочинениях Вагнера см. ЭСБЕ, т. 9, с. 348. О его религиозных воззрениях – Engel, 61
40. ЭСБЕ, т. 9, с. 223; Engel, 33.
41. Скончался в 1836 г. ЭСБЕ, т. 18, с. 945 — 946; Engel, 45—46.
42. Engel, 46—47; ЭСБЕ, т. 5, с. 377.
43. Engel, 35; ЭСБЕ, т. 51, с. 371
44. Engel, 39—44.
45. Там же, с. 49— 57. О Симпсоне в ЭСБЕ сказано, что он изобрел акупрессуру и первый применил наркоз при всякого рода операциях. (т. 52, с. 946).  Как профессор, Симпсон удивлял слушателей и товарищей богатством сведений, глубиною анализа и плавностью речи. К нему приезжали в Шотландию пациентки из Индии, Америки и Австралии.

46. О Штраусе см. Engel, 128; Real Enc. XIV, 775-781 (2-te aufl.); «Христианская апологетика» Рождественского, т. I, с. 85. Об A. Гумбольдте — Engel, 33; ЭСБЕ, т. 18, 888—892.
47. Engel, 191—192. О научной и политической деятельности В. Гумбольдта
    см. в ЭСБЕ, т. 18, с. 893—894.
48. ЭСБЕ т. 16, с. 761—762
49. Engel, 34—35; ЭСБЕ, т. 52, с. 818.
50. Engel 59—60.
51. Engel, 80—82. См. о Шуберте в статье профессора, протоиерея Т. Буткевича «Неверие XIX века», Вера и Разум, 1899, №11, с. 679.
52. О Литтре см. ЭСБЕ, т. 34, с. 837.  Под конец своей суровой и трудной жизни Литтре плакал об ошибках своей юности и говорил: «Я плачу, потому что я согрешал, и не знаю, у кого просить прощения. Жена и дочь Литтре были ревностные католички и в последние дни жизни Литтре пригласили к нему патера Мильерио, который будто бы, успел примирить Литтре с Церковью. Похоронен Литтре по католическому обряду.

53. Баадер был скороспелый гений. В 21 год он уже удивлял своим глубокомыслием. Engel, 70—73. О философских воззрениях Баадера в статье профессора, о. Т. Буткевича, Вера и Разум, 1899, № 11, с. 680-6 8 1. Баадер считал возможным единение веры и знания. (ЭСБЕ, т. 4, с. 587)

54. Слова известного патолога профессора Лукьянова, недавно сказанные на публичном заседании Петербургского философского общества.
55. О Дюбуа-Реймоне см. в ЭСБЕ, т.21, с. 362-368. Сначала Дюбуа-Реймон сам был сторонником, механического мировоззрения, но в одной из своих речей в Лейпциг торжественно отрекся от материализма, признав невозможным свести к движению даже простейшие душевные явления.

56. Engel, 6. Гаусс силен был в астрономии и геодезии. (ЭСБЕ, т. 15, с. 185). Между религиозными математиками могут быть упомянуты Герман Грассман (ум. 1877 г.) и Артур Кэли (ум. 1895 г.). Первый был очень сведущ в богословии и заботился об успех миссионерского дела (ЭСБЕ, т. 18, с. 567; Engel, 8). После его смерти издано его сочинение «Об отпадении от веры». Кэли (Cayley) оставил речь религиозного содержания.

57. В ЭСБЕ, т. 34, с. 649. Есть отдельная биография, изданная Павленковым.
58. Коменский, Биография Эдисона и Морзе, изд. Павленкова, Спб, 1891, с. 68—80
59. Engel, 6—8
60. Les apôtres, 1866. Introduct, XLV
61. Э. Ренан. биографический очерк. Годелевского, изд. Павленкова, 1895, с. 126—127; ЭСБЕ, т. 52, 568—571