В начале прошлого века Лермонтов написал повесть «Герой нашего времени», в которой проявил себя не только художником, но и моралистом. Он вывел персонаж, по его собственному мнению, отрицательный, но предвидел, что публика воспримет его как положительный. И он не ошибся. Печорин стал для многих прямо-таки кумиром, образцом для подражания. История этого произведения, выходящая за рамки истории русской словесности. заслуживает внимания. Интересно понять: какой моралью руководствовался Лермонтов, осуждая своего героя? Ясно, что она не совпадала с моралью, принятой в то время в образованном обществе, но нельзя ли определить ее точнее?
Для этого нужно вспомнить, какие качества Печорина превратили его в символ. Самой характерной чертой лермонтовского героя было презрение к окружающим.
Он смотрел на всех свысока, делая исключение для двух-трех людей, да и то не из своего круга. Любимым жанром его бесед было злословие. Он в каждом умел найти какой-то недостаток и изощрял на нем свое остроумие, раздувая этот недостаток до гротескных размеров. Недаром княжна Мери сказала Печорину, что предпочла бы попасть в лесу под нож убийцы, чем ему на язычок. Что же заставляло Печорина выискивать людские слабости? Он исчерпывающе объясняет это в своем дневнике: «Если бы я почитал себя лучше, могущественнее всех на свете, я был бы счастлив…» Унижая и высмеивая других, он возвышал в собственных глазах себя самого и приближался к этому счастью. Такой тип логики был подмечен еще Пушкиным: «Мы почитаем всех нулями, а единицами себя».
Поведение Печорина как раз и иллюстрирует эту установку, так что главные особенности его натуры можно обнять двумя словами: гордыня и человеконенавистничество. Поскольку Лермонтов считал Печорина скверной личностью и даже опасался услышать от критиков, что «человек не может быть так дурен», можно думать, что хорошими были в его понимании прямо противоположные качества — смирение и любовь к ближним. Но это означает, что нравственным камертоном Лермонтова было Евангелие.
В своей собственной жизни он не всегда следовал христианской этике, но в отвлеченном плане бесспорно, была для него нормой. В «Герое нашего времени» он осуждал идеалы современного ему общества именно с позиции христианской нравственности. Чуткий читатель не может не уловить в повести недоумения: как же так, мы вроде бы, христиане, а самыми модными стали у нас принципы, обратные христианским…
А как обстоит дело сейчас?
Если говорить о России, то уважение к христианству в целом тут выросло, по сравнению с эпохой Печорина, когда в высших слоях общества царили вольнодумство и безверие. Сегодня не встретишь человека, который бы открыто заявлял, что никакого Христа не было, это, мол, поповские выдумки, а тогда таких было предостаточно. Отчаявшись построить атеистическое светлое будущее, мы начали восстанавливать храмы, укреплять приходы, открывать воскресные школы и православные гимназии и большими, тиражами издавать духовную, литературу. Что же касается Западной Европы и Америки, то там возвращение к религии предков выражено не столь ярко, но все-таки оно происходит. Открытое безбожие там тоже нынче не в моде. Пасторские телевизионные проповеди стали органической частью западной жизни и собирают огромную аудиторию. Десятки миллионов смотрят прекрасно снятые фильмы об Иисусе, проникнутые пиететом. В общем, страны, исповедовавшие когда-то христианство, перестали отрекаться от его заповедей, как это было еще недавно, а наоборот, начали говорить о них с почтением.
Ну а как насчет выполнения этих заповедей? Совпадает ли практическая мораль современного общества с евангельской моралью? Превратился ли нынешний Печорин в христианина?
Узнать это очень легко — стоит лишь взглянуть на положительные образы, создаваемые нашей культурой. Если сделать синтетический портрет героя конца двадцатого века, то прежде всего бросится в глаза такое его свойство, кок. чувство собственного достоинства. Он уже не презирает людей, но умеет поставить на место всякого, кто заденет его честь. Другими отличительными его чертами являются волевая целеустремленность, позволяющая вопреки всем трудностям добиться успеха, то есть материального благосостояния и людских почестей, и гибкий интеллект, позволяющий перехитрить своих противников. Такой уверенный в себе хозяин жизни смотрит на нас со всех экранов и страниц, и стать таким, как он, — мечта большинства людей. Те из нас, кто не смог ее осуществить, утешаются надеждой, что она сбудется у их детей и внуков.
Но позвольте, ведь христианство больше всего ценит в человеке постоянное чувство собственного недостоинства и велит любить и прощать своих обидчиков. Оно говорит нам: «Если вас ударят по правой щеке, подставьте другую». И по поводу внешнего успеха высказывается однозначно: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, чем богатому войти в Царство Божие». Это написано в том самом Евангелии, к которому мы как бы вернулись. Почему же тогда мы восхищаемся теми, кто поступает совсем не так, как предписывают евангельские заповеди, и стараемся новому «герою» подражать?
Недоумение, которое Лермонтов относил к своему веку, можно отнести и к нашему, хотя он и совсем другой. Можно попытаться разрешить это недоумение у людей, которые считают себя истинно верующими христианами и регулярно ходят в церковь. Почти всегда они отвечают так: евангельские заповеди нельзя понимать буквально, они лишь указывают направление, в котором надо совершенствоваться. Они как звезды для моряка: доплыть до них нельзя, но, держа на них курс, достигнешь гавани. Особенно будут предостерегать вас от принятия всерьез фразы о щеке. Один художник, написавший картину «Распни его!» и ставший после этого для наших телекомментаторов великим авторитетом в богословских вопросах, сказал в своем интервью, что, если принимать эту евангельскую фразу всерьез, получится типичное, толстовство, то есть ересь.
В первый момент такое объяснение кажется удовлетворительным, но потом в нем начинаешь чувствовать какую-то фальшь, а еще подумав, видишь, что оно никуда не годится. С той поры, когда были возвещены заповеди Христа, всегда существовали люди, выполнявшие их в таком же прямом смысле, в каком строители выполняют инструкции по технике безопасности, а шоферы — правила дорожного движения, и таких людей за прошедшие два тысячелетия наберется много десятков тысяч. Они действительно подставляли другую щеку, действительно отдавали последнюю рубашку, искренне любили своих врагов, молились за обидевших их, не собирали на земле никаких сокровищ и как от огня бежали от людской славы. Они поселялись в тесных пещерах, приковывали себя к оконным решеткам, смиряли свою плоть власяницами и веригами, в лютый мороз ходили босиком, по ночам не давали себе спать. И это были, не какие-нибудь ущербные создания и не душевнобольные, а люди сильные, красивые, волевые, умные, все понимавшие и способные дать единственно верный совет. Многие из них происходили из богатых и знатных родов, иногда даже царских, другие обладали исключительной одаренностью, так что легко могли бы сделать головокружительную светскую карьеру, но ни во что ее не ставили и добровольно от нее отказывались. То, что такие люди были, является историческим фактом, и, если относиться к истории как к объективной реальности, из которой мы должны извлекать уроки, не замечать этого важнейшего факта и не делать из него никаких выводов просто нельзя.
Какие же следуют из него выводы? Первый вывод, конечно, тот, что, вопреки досужим разговорам, буквальное выполнение Христовых заповедей возможно. Целая армия людей проделала эксперимент на самих себе и убедилась в этом. Но этого мало.
Изучая их биографии, мы замечаем странную вещь: поведение, которое вроде бы должно привести к тому, что тебя затопчут в этом жестоком мире, а, если и не затопчут, то ты сам подорвешь свое здоровье и долго не протянешь, — это поведение приводит к обратному: к долголетию, явно превышающему обычное. Христианские подвижники, как правило, достигали очень преклонного возраста, нередко более ста лет, и, что самое удивительное, до самой смерти сохраняли ясный ум и свежесть восприятия. Гоголь хорошо сказал об этом в письме Шевыреву, озаглавленном «Христианин идет вперед»: «По обыкновенному. естественному ходу человек достигает полного развития и ума своего в тридцать лет. От тридцати до сорока еще кое-как идут вперед его силы; дальше же этого срока в нем ничто не подвигается, и все им производимое не только не лучше прежнего, но даже слабее и холоднее прежнего. Но для христианина этого не существует, и где для других предел совершенства, там для него оно только начинается… Перебери жизнь всех святых: ты увидишь, что они крепли в разуме и силах духовных по мере того, как приближались к дряхлости и смерти».
Далее. Исторический материал показывает, что эти люди оказывали на общественную жизнь такое влияние, которое намного превосходило их количественное представительство в человечестве. Известны случаи, когда один такой человек поворачивал ход событий в целой стране, как это было с преподобным Сергием Радонежским, благословившим князя Димитрия Донского на битву с Мамаем, и с преподобным Саввой Сербским, предотвратившим войну с Венгрией, можно смело утверждать, что вся европейская история была бы другой, если бы в ней не было тех, кто относился к евангельским заповедям не как к метафорам, а как к точным предписаниям, не допускающим никаких отклонений.
Но и это еще не все. Многие богословы считают, что люди, живущие по евангельским заповедям, представляют собой не только большую силу в истории, но и весь смысл истории, что ни для чего другого, как для выращивания этих людей, история просто не нужна. Как писал Владимир Ильин, «это те, ради которых создан мир и которыми наш падший и обезображенный грехом мир держится». Но неужели такое возможно? Ведь «мир» — это не только история, но и биология, и физика, и астрономия. Можно ли поверить, что все это не имеет никакого самостоятельного значения и служит лишь основанием, на которое смогли встать великомученица Варвара и святой и праведный Иоанн Кронштадтский? Не противоречит ли это современным научным представлениям о возникновении и развитии вселенной?
Давайте посмотрим.
Представление о том, что длительный и сложный процесс, называемый Сотворением Мира, с самого начала был нацелен на появление в его заключительной фазе святых людей и что в этих людях и только в них заключается оправдание всего этого грандиозного предприятия, имеет своим первоисточником Библию. Эта книга открывается кратким перечислением предварительных этапов миросозидания, увенчавшихся сотворением человека, а затем очень подробно описывает, как Бог постоянно склонял людей к святой жизни, применяя для этого как поощрения, так и наказания. Люди часто игнорировали Его призывы, иногда доходя до такого своевольного и мерзкого поведения, что Творец был близок к тому, чтобы их истребить. Так было, например, перед Потопом.
«Я сотру созданного Мною человека с лица земли, а с ним всех зверей и все. что ползает по земле и летает в воздухе» (Быт 6,7). Обратите внимание: хотя в грех впали люди, а животные ничем не провинились, Бог в тот момент намеревался уничтожить и их.
Следовательно, если не удается привести человека к святости, все остальное становится ненужным и подлежит ликвидации. Но тогда правомочно сделать и другой вывод: когда будет набрано нужное Богу количество святых, дальнейшее существование вселенной лишится смысла, «небо скроется, свившись как свиток», и материя будет изъята из бытия. Это утверждение не входит в число христианских догматов, но, как мнение, оно высказывалось неоднократно. Основанием для такого мнения является, например, то место Апокалипсиса, где Бог просит умерших праведников подождать, пока дополнится их число (Откр 6,11).
Такие высказывания звучат для нас очень странно, но, чтобы их опровергнуть, нужно дискредитировать порождающее их Священное Писание — показать, что по данным науки вселенная возникла совершенно не так, как там об этом сказано. Если докажем, что не так, тем самым докажем, что и не для того. Начнем с первой фразы Библии: «В начале сотворил Бог небо и землю». Это, конечно, не то небо, которое будет создано во второй день и названо «твердью», и не та земля, которая будет создана в третий день и названа «сушею». Эти «земли» и «небо» — то же самое, что в Символе Веры «видимые» и «невидимые»: материальная и нематериальная составляющие бытия. 3начит, первым тезисом Священного Писания является тезис о двухслойности мира. Двухслойность предписана миру даже не в первый, а в нулевой день Творения как начальное условие всего того, что делалось в последующие дни. Но таким условием должно быть само существование мира. Бытие может быть таким или другим, но в любом случае оно обязано быть — это и есть его главная характеристика, звучащая в самом его имени. Следовательно, Библия сразу же сообщает нам о том, что мир задуман Богом как состоящий из двух разных, но дополняющих друг друга частей, а раз Бог так задумал, значит, так надо. Без этого мир, вероятно, не устоял бы.
Как следует нам отнестись к этой мысли с точки зрения современной науки?
Еще несколько десятилетий назад можно было бы сказать, что с точки зрения логики, она ничем не лучше мысли об однослойности сущего, так как никакими рассуждениями ее нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Но сегодня появились аргументы именно логического порядка, которые убеждают нас, что, имея только одну составляющую, мир не мог бы существовать.
Допустим, что составляющая только одна, что имеется лишь единственный тип реальности. Тогда этой реальностью должна быть материя, ибо она-то наверняка существует — о ней ежеминутно сообщают нам наши органы чувств. Но они информируют нас и о другом — что поведение материи при повторении условий, в которые она помещена, всегда повторяется. Значит, материя есть абсолютно пассивная субстанция, лишенная какой-либо собственной воли, почему мы и говорим иногда «мертвая материя».
Ее поведение определяется неизменными «законами природы», которым, как показывает опыт науки, можно придать вид математических формул. Следовательно, однослойная концепция бытия сводится к философскому материализму: в мире не существует ничего, кроме материи… Но позвольте, а как же с законами ее движения и развития? Ведь они существуют, и они не материя, а идеи: значит, реальностей все-таки две? Этот вопрос всегда был неприятным для материалистов, но в конце концов они научились на него отвечать: для размещения и хранения законов природы не надо, дескать, никакого отдельного слоя бытия, они как бы встроены в саму материю и составляют ее свойства. Словечко «свойства». при всей своей неопределенности, как-то завораживало, и скептики умолкали. Но сегодня стало ясно, что законы принципиально нельзя вложить в саму материю, так как они в ней не поместятся. Прийти к такому заключению позволяют так называемые отрицательные теоремы математической логики, выявившие крайнюю ограниченность возможностей формально-логического метода.
Но почему результаты, относящиеся к знаковым системам, можно переносить на вселенную? Потому, что между формальной логикой и металогическими рассуждениями, с одной стороны, и материей и управляющими ею законами, с другой стороны, имеется глубокая аналогия. Первые члены обеих пар суть структуры — зафиксированные в пространстве и времени и данные нам в ощущениях конфигурации некоторых элементов, каковыми в первом случае являются буквы алфавита, а во втором — материальные частицы. Вторые члены не привязаны к пространству и времени, ибо это мысли, а для мыслей нет никаких границ, и они свободно блуждают по прошлому и будущему.
Взаимосвязь между членами обеих пар тоже одинакова. Металогические идеи управляют процессом выписывания формул, но формулы своим вещественным упрямством дисциплинируют возникновение идей, не дают порождающему их уму впасть в безудержное фантазирование. Нечто подобное происходит и в объективной действительности. В современной теоретической физике важную роль играет понятие «виртуального» объекта — такого, который появляется как призрак на какую-то ничтожную долю секунды и тут же исчезает. Согласно новейшим представлениям, мерцающее облако виртуальных структур постоянно окружает реальные структуры, и эти души нерожденных вещей образуют берега того потока, в котором движутся вещи, оказавшиеся устойчивыми. В своей практике мы cталкиваемся только с устойчивыми вещами, и их-то мы и называем материей. Так же и с логическими формулами: их можно написать великое множество, но интересуют нас только истинные формулы, остальные для нас как бы не существуют. Правда, ложные формулы не исчезают с бумаги так же быстро, как виртуальные физические структуры, но рано или поздно математик все равно сотрет их или зачеркнет, так что по сути тут имеется полное подобие, и мы получаем адекватную модель материального мира, в которой истинность соответствует существованию. Но в таком случае вопрос, смогут ли законы природы находиться в самой материи, то есть может ли материальный мир сам отличать виртуальные объекты от реальных, равносилен вопросу, может ли формально-логическая система собственными средствами отличать истинную формулу от ложной. А на него дан четкий отрицательный ответ. В 1936 году Тарский доказал теорему, из которой следует, что это совершенно невозможно, ибо на языке логических формул нельзя сформулировать даже само понятие истинности. Следовательно, фраза «в мире существует только материя» содержит внутреннее противоречие, поскольку «только материя» и «существует» несовместимы. Если бы материя была предоставлена сама себе, она не могла бы существовать, ибо просто не знала бы, как ей существовать. Это знание связано с таким объемом информации, который в материю не влезет, поэтому законы, предписывающие ей ее свойства, вынуждены размещаться в каком-то более просторном помещении. Это помещение и есть то «небо», без которого не может обрести бытие «земля», так что они должны либо вообще не появляться, либо появиться вместе. Согласно Библии, они и были созданы вместе.
Читатель вправе спросить: если по теории бытие состоит из двух реальностей, то нельзя ли обнаружить вторую реальность опытно? Конечно, можно, и она давно обнаружена такой достоверной наукой, как физика. Но не прямым наблюдением — ведь вторая реальность по самой своей сути невидима, — а иначе. Примерно в то же время, когда была доказана теорема Тарского, физика окончательно перешла от «классических» представлении о мире к квантовым — без этого нельзя было осмыслить накапливающиеся в разрастающемся количестве экспериментальные данные. А основой этих представлений служит постулат о существовании ненаблюдаемых данностей, управляющих физическими структурами, которые получили наименование пси-функций. Так что в науке второй слой бытия заявил о себе так громко и отчетливо, что отмахнуться от него было нельзя.
Он заявляет о себе не только в науке, но в личной жизни каждого из нас. Наша душа посещает его во время сна, и то, что она там видит, оставаясь для нашего личного сознания скрытым, может обжечь ее таким ужасом иди такой радостью, каких и состоянии бодрствования мы никогда не испытываем. Но сейчас хочется сказать о другом факте, свидетельствующем о реальном существовании «неба». Этот факт состоит в тем, что люди, которые бесконечно любили друг друга, дышали друг другом, не могли и дня прожить в разлуке, которые хватали на улице такси и мчались на другой конец города, чтобы увидеть любимого хоть на пять минут, и плакали от счастья, сливаясь в объятия, — эти люди потом расходились и становились чужими и даже не вспоминали друг о друге. Подумайте: они расходились и не умирали, их жизнь продолжалась! Как же такое возможно?
Мопассан задал этот мучивший его вопрос в романе «Монт-Ориоль», но так и не нашел ответа. Тургенев, тоже большой знаток любви, написал пронзительные строки: «Вспомнишь обильные, страстные речи, взгляды, так жадно, так робко ловимые, первые встречи, последние встречи, тихого голоса звуки любимые». Как же можно вспоминать все это и не сойти с ума, как можно примириться с тем, что есть и жизни такая вещь, как последняя встреча? Она бывает почти у каждого, и — о чудо! — мир после нее не рушится, и не свинцовое отчаяние за ней, которое никогда не кончится, а разве лишь набежавшие на минутку слезы — поминки по любви. Но ведь любовь была самой жизнью, значит, это поминки по самому себе, присутствие живьем на своих похоронах. Но это же абсурд! Или этому есть какое-то объяснение?
Господи, да что же тут придумаешь! Либо неверно, что любовь есть необходимое условие жизни, либо условие может каким-то загадочным образом выполняться и без наличия любимого. Что вернее? Человек, который любит, никогда не согласится с первым объяснением, ибо для него самоочевидно, что жизнь без любви невозможна. И он прав — переполнившая его душу любовь открывает ему свею тайну. Войдя потом в безлюбовный период жизни, он забывает об этой тайне и начинает думать, что любовь в жизни не обязательна, но теперь он уже ошибается. Если даже на всем свете нет человека, с которым мы связаны любовью, все равно мы не оставлены ею. Вспомним о тех повторяющихся снах, которые бывают у каждого, где мы видим себя в таинственном уединенном месте, удивительно родном и знакомом, где все утопает в любви и пронизано любовью. А тот, кто не верит снам, пусть в какую-нибудь особенно тоскливую минуту прислушается к собственному сердцу, и он услышит тихую песенку об этом же дивном месте, и его тоска начнет ослабевать. Этого места явно нет на земле, но оно не может не существовать, ибо является нам как несомненная реальность, значит, оно находится на «небе» и своим существованием доказывает существование «неба».
Алексей Константинович Толстой написал о нем прекрасное четверостишие: «Пожди, мои друг, неволя недолга, в одну любовь мы все сольемся вскоре, в одну любовь, широкую, как море, что не вместят земные берега». Не все мы так ясно видим это море любви, как увидел его наш гениальный поэт, но подсознательно все о нем знаем. И именно поэтому любящие способны расстаться и не умереть. Когда искрящаяся светом волна любви, посланная нам огромным океаном ради нашего любимого, откатывается, наша всеведущая душа начинает нашептывать нам: ничего, ничего, надо немного подождать, н взору откроется сам этот океан, где Бог уготовал любящим Его такое, что не видел глаз, и не слышало ухо, и не приходило на сердце человека. И, внимая этому шепоту, мы успокаиваемся. ведь неволя недолга…
А теперь перейдем ко второй фразе Библии. «Земля была безвидна, и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Сообщив нам, что бытие было сотворено как парное бытие, Библия приступает к описанию того, как происходило формирование первого члена пары — материального мира. А о том, как формировался мир нематериальный, она говорить не будет. Что его формирование тоже имело место и тоже проходило ряд этапов, ясно из фразы, появляющейся в Библии после того ее стиха, где говорится о завершении шестого дня творения: «Так совершены небо и земля и все воинство их» (Быт 2,1). Значит, параллельно земле творилось и небо, и параллельно созданию на земле человека на небе было создано небесное воинство, то есть ангелы. Больше об этом втором Шестодневе в Священном Писании не появится ни слова. В чем же причина такого умолчания? Дело в том, что вое библейские тексты имеют по преимуществу назидательный характер, ставят споен главной целью помочь нашему спасению, а знать какие-то подробности устройства «небес» для дела спасения, видимо, не полезно. Недаром церковь всегда осуждала гностицизм как ересь, а святые отцы говаривали: «нас не интересует, как устроены небеса, нас интересует, как туда попасть». И Ветхий, и особенно Новый Завет идут навстречу этому интересу. Все евангельские притчи о Царстве Небесном говорят только о способах попадания в Царство, а по поводу его архитектоники ограничиваются краткой формулой: «У Отца Моего обителей много». Писание как бы наставляет нас: небесными проблемами займетесь тогда, когда будете на небе, а сейчас сосредоточьте все свои силы на том, чтобы там быть.
Что ж. спустимся с небес на землю, которая была безвидна и пуста. Такой она начала свое бытие по Библии. А что говорит современная научная космогония?
Долгое время о возникновении вселенной наука вообще ничего не говорила — предполагалось, что вселенная существовала вечно. Многие хорошо помнят знаменитую лекцию в Московском планетарии: «Было ли начало и будет ли конец мира?» На оба вопроса энергично давались отрицательные ответы. Но пока популяризаторы восторженно рассказывали любознательной публике о нашем прекрасном мире, который всегда был и всегда будет, наблюдательная астрономия добывала все новые факты, а теоретическая физика производила все новые расчёты. И к середине нашего столетия вышел конфуз: оказалось, что около двадцати миллиардов лет назад вселенная возникла именно так, как сказано в Священном Писании, то есть «из ничего», и, имея в начале ничтожные размеры, начала расширяться со скоростью света, так что к настоящему моменту ее радиус составляет двадцать миллиардов световых лет. Для ученых это был чувствительный удар, но, будучи народом выносливым, они скоро от него оправились и стали говорить о «Большом взрыве» как о чем-то само собой вытекающем из «законов природы». Вот тогда-то и появилась настоящая научная космология — некоторые дотошные вычислители стали докапываться, как все протекало дальше: через секунду после «Большого взрыва», через пять минут, через миллион лет и так далее. Постепенно эта тема обрела официальный статус и на нее стало можно защищать диссертации, и тогда в эту область хлынул поток кадров и в ней появились разные школы и направления.
Сегодня самой авторитетной космогонической моделью является так называемая инфляционная модель. В ней принимается. это массивный космос начал свое существование не с точки, как считалось до этого, а с некоторого объема «физического вакуума», раздувшегося от нулевых размеров на предыдущей, очень короткой стадии. В этот объем и била введена материя в виде смеси вещества с антивеществом. Без итого предположения не удается объяснить ту асимметрию, которая наблюдается во вселенной сегодня. Но это предположение в точности повторяет описание этой фазы, имеющееся в Книге Бытия. «Земля» действительно была тогда безвидна, так как света в ней еще не было, и действительно пуста — в ней не было и материи. И что самое удивительное, уместно говорить и о присутствии в ней некоего Духа, поскольку в вакуум было сделано вдувание, откуда и название модели — «инфляционная».
Что же произошло после того, как раздувшийся до нужного размера вакуум принял в себя материю? Входящие в ее состав вещество и антивещество вступили в реакцию аннигиляции и превратились в фотоны. Это, собственно говоря, и был «Большой взрыв» — вспышка такой яркости, что даже вспышки «новы» звезд показались бы по сравнению с ним мерцанием гнилушки. Но из-за того, что вещества изначально было на одну стомиллионную долю больше, чем антивещества, его избыток «выпал в осадок» в виде протонов, нейтронов и электронов. Во вселенной, таким образом, образовалось две компоненты: свет и темная материя. Остатки этого первичного света, носящегося по просторам космоса уже двадцать миллиардов лет, недавно обнаружены астрономами, и это сенсационное открытие заставило окончательно умолкнуть ортодоксов, продолжавших отстаивать вечность вселенной, так как это «реликтовое излучение», как оно именуется в науке, является уже не косвенным, а прямым доказательством реальности «Большого взрыва». Но это как раз то, что написано в Библии: «И отделил Бог свет от тьмы… И был вечер, и было утро: день один».
Ответила на вопрос, что стало происходить с темной материей, когда температура вселенной вследствие ее расширения начала падать, для современной физики не представляет никакого труда, так как энергии взаимных переходов составляющих эту материю частиц известны с точностью до седьмого знака. Через пять минут после вспышки, когда радиус вселенной достиг расстояния от Земли до Солнца, ее содержанием стала водородно-гелиевая плазма с соотношением 7:3, которое дальше уже не менялось, так как на переходы одних нуклонов в другие тепловой энергии теперь не хватало. Соотношение это получено «на кончике пера», но оно блестяще подтверждается и наблюдениями: во всех звездах водород и гелий встречаются именно в такой пропорции. Это служит для космогонистов очень важным свидетельством того, что восстановленная ими картина правильна.
О дальнейшем они говорят нам следующее. К исходу первого миллиона лет, когда радиус вселенной стал равным расстоянию до туманности Андромеды и ее температура снизилась до трех тысяч градусов, плазма перешла в газ. Если бы в тот момент в мире существовал какой-то наблюдатель. он увидел бы потрясающую картину. До этого кругом была черная тьма, так как плазма не пропускает света, но когда она сменилась прозрачным газом, взору открылось ослепительно сияющее небо. И Библия не забыла отметить это кардинальное изменение: «И создал Бог твердь. И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день второй».
Под действием гравитационных сил водородно-гелиевые протяженности начали постепенно стягиваться в сгущения, которые все более уплотнялись и образовывали звезды первого поколения. По мере сжатия, температура и давление в их недрах росли, и там создавались условия для ядерных реакций, ведущих к появлению средних и тяжелых элементов. Эти звезды были кастрюлями, в которых варилась таблица Менделеева. Варить ее пришлось немного дольше, чем картофельный суп, — несколько миллиардов лет. После этого кастрюли стали взрываться и разбрасывать приготовленные в них элементы в окружающее пространство, в результате чего возникли новые газовые облака, но уже с иным составом. Со временем они тоже начали сгущаться в звезды — это было. их второе поколение. Теоретики очень любят выписывать реакции, которые могли происходить и в тех, и в других звездах, и подсчитывать их вероятности, и многие их расчеты неплохо соответствуют картине распределения элементов во вселенной, а вот Библия настолько равнодушна к этой стряпне, что даже не упоминает о ней. Ее внимание устремлено исключительно на ее результат. А он состоял в том, что в одной из периферийных областей вселенной возникла планетная система с центральной звездой средней величины, из одной из ее планет была наша Земля. Но и Земля интересует автора Шестоднева не сама по себе, а только как сцена, на которой разыгрались по-настоящему интересные события. Какие же?
«И сказал Бог: да соберется вола под небом в одно место и да явится суша. И сказал Бог: да произрастит земля траву, сеющую семя по роду и подобию ее… И стало так… И был вечер, и было утро: день третий».
Поскольку здесь явно идет речь о возникновении жизни па земле, то при сопоставлении этих слов с данными новейшей науки надо обращаться к достижениям уже не теоретической физики, а геологии и палеонтологии. Правда, их осведомленность о том, как на поверхности нашей планеты появились первые организмы, очень скудна, но кое-что по этому поводу сказать они все-таки могут. Ими установлено, что самыми древними организмами были сине-зеленые водоросли, то есть и вправду «трава». Затем появились и другие виды, но жизнь на этой ранней стадии не имела сложных многоклеточных форм и была более или менее однородной. Условия, в которых она развивалась, были совсем не такими, как сейчас. В атмосфере было много водяного пара, а кислород в ней полностью отсутствовал, следовательно, жизнь была анаэробной, не нуждавшейся в дыхании. Внешне она мало напоминала нынешнюю жизнь, но все же обладала тем главным признаком, который делает живое живым — механизмом синтеза белков на рибосомах под управлением нуклеиновых кислот. Нашей науке стало понятно, что именно это есть фундаментальная характеристика жизни, благодаря тому, что еще до открытия ДНК великий немецкий биолог Август Вейсман ввел понятия сомы и зародышевой плазмы, наполнив их не только научным, но и философским содержанием, и пришел к выводу, что жизнь есть прежде всего собственное воспроизведение. Как сказал один остроумный популяризатор, курица есть приспособление, позволяющее яйцу снести новое яйцо. Так вот, механизм самовоспроизведения в сине-зеленых водорослях был точно таким же, как у лошади или человека. И как раз эту особенность, отличающую живое от неживого, и подчеркивает Библия: «сеющую семя по роду и подобию ее». Писавший Шестеднев был вейсманистом задолго до Вейсмана.
Прошло еще два миллиарда лет, средняя годовая температура земли снизилась, и она перестала быть подобием Венер. В облаках стали появляться просветы, через которые можно было увидеть солнце, луну и звезды. Автор Книги Бытия пишет об этом так, будто был очевидном этого важного события: «И создал Бог два светила великие: светило большее для управления днем н светило меньшее для управления ночью, и звезды; и поставил их Бог на тверди небесной… И был вечер, и было утро: день четвертый».
Вместе с уменьшением в атмосфере воды в ней начало происходить накопление кислорода, вырабатываемого анаэробами. Первый вариант планетарного биоценоза подготавливал условия для появления второго, оснащенного жабрами и легкими и включающего в себя множество высокоразвитых многоклеточных форм, связанных между собой цепочками питания. В нем уже имелась иерархия уровней, и общая биомасса каждого уровня была обратно пропорциональна его высоте, так что второй биоценоз был пирамидальным. Кто же находился на вершине пирамиды? Послушаем сначала Библию.
«И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею по тверди небесной… И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь… И был вечер, и было утро: день пятый». Итак, в пятый день на вершину пирамиды видов были поставлены птицы и рептилии. О том, что такая пирамида действительно существовала, знают сегодня не только ученые — это была открытая палеонтологами еще в прошлом веке эпоха господства динозавров.
Сотворенное в пятый день было не самоцелью, а подготовкой к шестому дню. «И сказал Бог: да произведет земля скотов и гадов и зверей земных по роду их. И стало так… И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над зверями, и над скотом, и над всею землею… И благословил их Бог и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею… И был вечер, и было утро: день шестой». В этих строках — описание третьего биоценоза, или второй пирамиды видов с человеком на вершине, которую мы видим перед собой и сегодня.
Подведем итоги. Европейская наука сформировалась более трехсот лет назад и прошла с тех пор огромный путь, обогащаясь знаниями и идеями и совершенствуя методы исследования. В этом процессе участвовали десятки тысяч талантливейших людей, сотни гениев. И хотя учение ставили перед собой много разных задач, заветной их мечтой было всегда одно: объяснить, как возник и как развивался окружающий нас материальный мир. В конце двадцатого века эта мечта приблизилась к осуществлению: хотя и вчерне, но научный Шестоднев был создан. И что же? Как мы только что убедились, он до мелочей совпал с Шестодневом Библии.
Какие из этого надо сделать выводы?
Главный вывод, конечно, тот, что Священное Писание представляет собой текст, совершенно исключительный, требующий к себе особого отношения. Наша ошибка отстояла в том, что мы причисляли его к категории внешне похожих на него других текстов, и эту ошибку надо исправить. Эго не фольклор и не мифология. Народ мудр, но он не может знать о двухслойности как о необходимом условии устойчивости бытия, о разделении первичной материи на свет и темное вещество, о сущности феномена жизни и о том, что миллиард лет назад небесные светила не были видны с поверхности земли. Да и по стилю и языку ясно, что Книга Бытия написана одним человеком. Откуда же этот человек узнал о давно минувших событиях такие подробности, какие лишь совсем недавно стали известны нашей науке? Своим умом он дойти до этого не мог, значит, ему была сделана подсказка, а она могла исходить только от того, кто хорошо знал все детали Сотворения Мира. Но кто может знать их лучше, чем Сам Творец? Это означает, что текст Шестоднева, с которого начинается Священное Писание, есть Божественное откровение о прошлом. Заметим, что заканчивается Оно Божественным откровением о будущем, которое так и называется: Откровение (Апокалипсис). А если таковы начало и конец, то такова и середина. Поэтому к Библии надо относиться так, как относились к ней наши предки: как к Слову Истины.
Но тогда можно сделать и второй вывод: опирающееся на Библию утверждение, что мир создан ради святых, верно.
После шестого дня Творения казалось, что его цель близка. «И совершил Бог седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел, которые Oн делал» (Быт 2, 2). Но отдыхать Богу пришлось недолго, так как вскоре выяснилось, что существо, созданное по Его образу и подобию, утратило это подобие. Первые люди совершили грех, который предстал Творцу как грех — изъян в задуманном Им как шедевр изделии. Этот изъян сводил на нет все Его труды. Но он возник не потому, что Творец чего-то недоучел; Он заранее знал о возможности такого неудачного исхода. Как выражаются богословы, в самом Замысле содержался «Божественный риск». Ведь целью Творения было богоподобное существо: если бы у этого существа не было внутренней свободы, оно не могло бы быть богоподобным, поскольку одним из главных атрибутов Бога является именно свобода: свободное же существо, даже если оно создано богоподобным, может не захотеть им оставаться. Адам и Ева не захотели, и их Создатель ничего не мог с этим поделать. В их лице Он создал камень, который Сам не мог поднять.
Но Бог поругаем не бывает. Как говорят в народе. Он камень не поднимет, а землю опустит — все равно достигнет Своей цели, хотя и другим способом. Потомство Адама и Евы било введено в русло истории, и той мере святости, которая должна была исполниться в них двоих, предстояло теперь накапливаться в Небесном Царстве вместе с душами преподобных, собираемыми Богом со всех концов земли. Это было не что иное, как возобновление миросозидания, продолжение шестого дня. Бог отменил вторую пирамиду жизни и создал третью, вершиной которой, стало «Малое стадо» — люди, изжившие в себе прародительский грех и восстановившие богоподобие: непосредственной же опорой вершины — «Большое стадо», остальные люди.
Оба стада вместе образуют человечество. а их совместная жизнь составляет историю. Но смысл присутствует только в той части истории, которая относится к Малому стаду, ибо оно есть соль земли. Его выращивание есть главное дело бытия, и оно называется Божественным Домостроительством. Хотим мы этого или не хотим, сознаем или не сознаем, мы все в него втянуты, и вопрос заключается лишь в том, содействуем мы Домостроительству или мешаем ему. Но если «героями нашего времени» являются люди совсем не похожие на тех. кто входит в Малое стадо, как можем мы ему содействовать?
Дойдя до этого пункта наших рассуждений, можно сказать себе: зачем мне думать над этими вещами, надо просто жить как все. Но когда гурт ведут на бойню, бычку лучше пойти не туда, куда идут все. Это и есть наш случай. Поэтому давайте все- таки задумаемся.
